Иван Державин - Спаси и сохрани. В объятиях власти

– Я в ваших тонкостях не разбираюсь. По-моему, Федотов нормальный мужик во всех смыслах.

– Это хорошо, – обрадовался Графов. – Главное, чтобы был человек хороший. А как у него с языком?

Глазки Козлова слегка заметались.

– Язык у него пассивный.

– Читает, но не говорит?

– Мне трудно судить. Я совсем не говорю по-английски. Нам это не обязательно. На переговоры он берет обычно Володю, так как у экономиста Громова язык похуже. А вы язык хорошо знаете?

По тону, которым Козлов спросил, Громов догадался, что это было главное в их встрече. Но он ожидал этого вопроса и ответил:

– Я работал в Канаде три года финансовым директором нашей фирмы. Там отчет был по местным законам на английском языке, и особых проблем с ним у меня не было. Месяц назад я пересдал здесь экзамен на надбавку к зарплате. Правда, за английский мне не платят, потому что уже получаю ее за немецкий и шведский.

– По сравнению с ними английский у вас хуже или лучше?

– Хуже немецкого, который я знаю со школы, но лучше шведского, который я уже стал забывать без практики. После Канады тоже прошло уже восемь лет, но с английским я сталкивался в командировках. Думаю, для моей работы в Австралии он вполне достаточен. Проблем не будет. Но на переводчика я не потяну и не им туда еду.

Узкие потрескавшиеся губы Козлова дернулись в едва заметной довольной ухмылке.

Он произвел на Графова неприятное впечатление не только своей внешностью. Что-то скользкое, хитрое и недоброе было во взглядах этого человека. С какой нескрываемой радостью ловил он каждое неосторожное слово Графова! Казалось, выйдя из комнаты, он тут же побежал докладывать об увиденном и услышанном. А ведь нам придется работать бок о бок, подумал невесело Графов. А тут еще эта баба. И этот звонок.

Уснул он с трудом и проснулся с тяжелой головой.

Федотову все не понравилось в разговоре с Графовым по телефону: и то, что он запнулся в его имени (не мог же он не узнать, кем был Федотов до этого), и то, что не было в его голосе растерянности, волнения и уважения к чину, мало того, он даже возражал! Такое поведение нужно пресечь в самом начале, повелел себе Федотов, иначе оно повлияет на других.

Он закурил и задумался. Он не ожидал, что у него будет так плохо с английским языком. До сих пор он не только не говорит, но и не понимает, что говорят. Зато это сразу поняли те, с кем он встречался здесь. Он видел это по их недоуменным взглядам и недвусмысленным улыбкам. Они наверняка читали его интервью австралийским СМИ три месяца назад в Москве, в котором он сказал, что ему будет достаточно двух недель, чтобы отшлифовать свой английский. А здесь он уже четвертый месяц и ни бум-бум. Без переводчика я здесь ноль, не переставая, думал он с тоской. Одна надежда на этого Графова, каким бы он ни был.

Он загасил сигарету и вернулся в спальню.

– Ну как, согласился? – встретила его проснувшаяся жена.

– Пусть только не согласится, – жестко ответил он. – Это ему дорого обойдется.

– Вот теперь я вижу не тряпку, а настоящего мужика. Иди, докажи, что ты мужик и в постели.

Увидев откинутое одеяло и манящее тело жены, Федотов быстро снял трусы.

Хозяйка всегда хорошо себя чувствовала после оргазма. За три месяца, что они здесь, она испытывала его с Федотовым лишь дважды. Может климат подействовал на него, но он заметно сдал как мужик и быстро кончал. За какие-нибудь десять минут она не успевала даже возбудиться и еще долго лежала с открытыми глазами, слушая с неприязнью засыпавшего мужа. Она знала, что будить его бесполезно. Даже, если он просыпался, то толку от него уже не было никакого, и тогда ее рука сама тянулась к вибратору, спрятанному в прикроватной тумбочке. Но она никак не могла к нему приспособиться, и уж, конечно, он не мог заменить живой член, даже самый захудалый.

В десять она поднялась с постели и подошла к зеркалу, любуясь собой. Подняв грудь и придав ей округлую форму, она представила, как Володя гладит ее. Уже одно это приподняло ее настроение.

Надо съездить в хламушку и подыскать красивый лифчик, подумала она, вертясь перед зеркалом. Однажды ей там попался полупрозрачный с очень красивыми узорами бюстгальтер в комплекте с трусами, но они были малы. Любовь Петровна тоже обещала поискать что-нибудь на копейке, куда она ездит по воскресеньям. Самой хозяйке появляться там нельзя – статус не позволяет. Все знают, кем она была, да и сейчас жена торгсоветника, второго человека в посольстве..

Она вышла из спальни и подошла к телефону.

– Вы уже дома, Любовь Петровна? – спросила она, услышав знакомый голос. – Вам привет от Анатолия Григорьевича. Сейчас приеду, расскажу подробно.

Услышав гудки в трубке, Любовь Петровна Козлова вздохнула и пошла накрывать стол, достав специально купленные для хозяйки кофе «Мокко» и креветочные палочки, которые та обожала. Пересчитав их, она увидела, что Гриша съел одну, и осталось шесть. После того, как она его отругала, больше одной он не брал. Хозяйка редко ела больше трех, так что на сегодня их должно хватить с избытком, одна обязательно должна Гришке достаться.

Она знала, что хозяйкино «сейчас» длится не меньше часа и за это время успела постирать купленное в хламушке и развесить на лоджии. Наконец послышался зуммер в домофоне.

– Ой, что это с вами, Любовь Петровна? – вместо приветствия спросила Эльвира Николаевна. – У вас такое старое морщинистое лицо, что смотреть страшно. Разве вы мочой не умываетесь?

Даже привыкшая ко всему Любовь Петровна удивленно подняла брови.

– Мочой?

– Да, а вы что удивились? Не слышали? А зря. Я каждый вечер умываюсь мочой. Собственной, конечно. Видите, какое у меня белое красивое лицо. Это от мочи.

– Старая я уже, Эльвира Николаевна для красоты. Мне уже никакая моча не поможет.

– Это вы напрасно, Любовь Петровна. Какая же вы старая? Я только недавно узнала, что мы с вами ровесницы, я думала, вы намного старше, вы просто опустились. Смотрите, это может не понравиться Анатолию Григорьевичу.

– Но я боюсь, что ему может не понравиться, что от меня будет пахнуть мочой. Ведь мы иногда целуемся.

Хозяйка ничего на это не ответила и ловко перевела разговор на другую тему.

– Я вижу опять мои любимые палочки. И, кажется, те самые, что я вчера не доела.

Сейчас спросит, куда делась одна, испугалась любовь Петровна, но гостью шесть палочек удовлетворили. Зато она спросила про кофе, отчего бледное лицо Любови Петровны пошло красными пятнами, как у мужа:

– А кофе у вас настоящий или вы насыпали дешевый в эту банку?

– Напрасно вы так меня обижаете, – ответила Любовь Петровна почти сердито, вспомнив про десять девяносто пять, которые она отвалила за крохотную банку этого «Мокко». По новой банке могла бы, корова, догадаться. За эти деньги можно скупить полкопейки. – Ведь я тоже могу подумать, что вы не отличаете «Мокко» от «Максвелла».