Александр Иванов-Петров - Рассказы Иванова-Петрова

Как-то раз к нам приехал энтомолог из Киева, оказавшийся – для того времени это было весьма странно – горячим сторонником независимости самостийной Украины. Он исследовал жуков-плавунцов и горячо ратовал за предоставление автономии родному краю, рассказывал о преследованиях, которым он подвергается в качестве принципиального борца (кажется, им был недоволен руководитель лаборатории) и особенно отмечал, что со стороны большинства русских он встречает великорусское чванство в ответ на провозглашение права наций на самоопределение. Николай Гаврилович был на высоте – он пил с украинским коллегой чай, сочувственно выслушивал многочасовые истории о несправедливостях и живо интересовался фауной плавунцов Украины.

Наконец, командировка киевлянина закончилась. Наш коллега пришел праздничный, высокопарно поблагодарил за необычное со стороны столичных жителей хорошее отношение, специально подчеркнул, как много он встречал в Москве несправедливостей и непонимания, сколько пренебрежения и оскорблений ему пришлось вынести, в то время как мы… (собственно, Николай Гаврилович) показал себя истинным джентльменом. Закончив речь, коллега извлек из-за спины большой круглый торт, перевязанный тонкой пластмассовой ленточкой, и торжественно преподнес Николаю Гавриловичу. Высокие стороны несколько раз передавали торт из рук в руки – Николай Гаврилович не мог принять столь ценный подарок, украинский коллега не мог не поблагодарить за гостеприимство… Победа осталась за Украиной, торт уверенно перекочевал к Кознышеву коллега откланялся и вышел вон.

И тут Николай Гаврилович проявил щепетильность. С сомнением глядя на торт, он сказал, что по здравом размышлении не может принять вещь, похожую на взятку, но вернуть торт ему самому не позволяет его высокое положение. Поэтому я должен, как младший коллега, взять означенный торт, догнать самостийника и вручить ему торт обратно, невзирая на его протесты. Я пытался возражать – ведь торт был недвусмысленно подарен Кознышеву но шеф был непреклонен. С тортом в руках я ринулся догонять киевлянина.

Он не успел уйти далеко – я догнал его на длинной лестнице. Резко свернув на площадке, я увидел его внизу, хотел сказать что-то вежливо-останавливающее, но не успел. Проклятый торт оборвал пластмассовые тесемки, выскочил на ступени и колобком заскакал вниз, к ошеломленному мировой подлостью киевлянину. Весело допрыгав до нижней ступеньки, торт самым ехидным образом прошелся на ребре вокруг остолбеневшего украинца и мирно улегся прямо к его ногам.

Борец за независимость Украины повел себя в высшей степени благородно. Он мягко, с глубокой тоской поглядел мне в глаза, промолвил: «Зачем же Вы так…» и удалился. Я медленно спустился вниз, поднял торт. Он, как ни удивительно, совсем не помялся, и даже кремовые розочки были абсолютно целы. Я положил его на урну и отправился к шефу, полный самых черный предчувствий относительно судьбы Украины – докладывать о провале возложенной на меня миссии. Я чувствовал себя как-то неэтично.

На следующее утро я встретил уборщицу, которая радостно рассказала, что какие-то дураки вчера выбросили отличный торт, очень вкусный и совершенно свежий. Они его вечером съели всей семьей, пригласив гостей – торт был отличный.

2004

Приморье – удивительный край, в нем водятся крайне редкие жуки. И поэтому нет ничего странного, что мы с моим шефом, доцентом Николаем Гавриловичем Кознышевым, поехали туда в экспедицию. Николай Гаврилович сразу, уже в самолете, меня предупредил – во избежание недоразумений, что он – начальник демократичный, и хотя многие сваливают на младших коллег всю хозяйственную работу, лично он относится к такой практике отрицательно и стремится делить всякую работу поровну, что бы это ни было – даже чистка картошки.

Это оказалось полностью соответствующим истине. Работы были распределены строго поровну. При этом в каждой хозяйственной работе оказался, так сказать, интеллектуально-управленческий элемент, а также момент грубо-материальный. Например, относительно той же картошки следует решить, достаточны ли ее запасы, следует ли ее подкупить, а также – пора ли уже начинать готовить. Все эти заботы Николай Гаврилович сразу взял на себя, оставив на мою долю совершенно простую чистку – тем более сколько ее там, этой картошки, на двоих – пять минут, и все готово. А свою часть работы Николай Гаврилович делал со всей серьезностью и ответственностью, и тратил на это значительно больше времени.

Эта самая картошка и была, фигурально выражаясь, первой ласточкой, познакомившей меня с глубинами жизненных ситуаций. Как-то в середине дня, когда мы уже часов шесть переворачивали вверх дном склон безымянной сопки, Николай Гаврилович вдруг обратился ко мне: «Я думаю, – сказал он, отмахиваясь от комара, – что картошки нам хватит, больше покупать не нужно». Я прикинул и согласился. Что-то там в ящике на дне каталось, до конца недели вполне могло и хватить.

Когда мы вечером вернулись в наш домик, пребывавший в состоянии бесконечного ремонта и потому безвозмездно отданный нам начальством леспромхоза, я приготовил скромный ужин, а затем засел мыть посуду. Николай Гаврилович с растущим недовольством наблюдал за моими действиями и наконец осведомился, какого черта я не иду покупать картошку, о чем мы давно договорились. Я изумился, и ситуация разъяснилась.

Оказывается, огромный опыт Николая Гавриловича позволил ему открыть – не то чтобы мировой закон, но вполне весомую эмпирическую закономерность. Он особенно подчеркнул, что то, что он имеет сказать, не имеет никакого отношения к суевериям и прочей досужей болтовне, а является просто эмпирически подтверждаемой стороной непознанного в нашем мире. Итак, Николай Гаврилович открыл правило, согласно которому все, что он предполагает, все, на что он надеется – все это сбывается ровно наоборот. Стоит ему, Николаю Гавриловичу, высказать некое предположение – как тут же всё течение мировых событий приобретает такой ход, чтобы привести к прямо противоположному результату.

Как истинный ученый, Николай Гаврилович совершенно спокойно отнесся к этой объективной стороне бытия и просто разработал несложный способ обходиться с мерзостью природы. Всякий раз, когда ему требуется сделать некоторое высказывание, он говорит нечто обратное тому, что хочет сказать – и все получается в наилучшем виде. Ко мне же эта связь Николая Гавриловича с законами мироздания имеет то отношение, что когда он давеча говорил мне, что картошку покупать не следует, он мне подмигнул, что я в силу невнимательности принял за комариный укус (а он, Николай Гаврилович, обладает сильной волей и никогда не обращает внимания на комаров, не меняясь в лице даже при самых жестоких покусах, так что я сделал совершенно неправильный, почти неэтичный вывод о его поведении).