Александр Иванов-Петров - Рассказы Иванова-Петрова

Подмигивание же Николай Гаврилович изобрел для общения с прочими людьми – когда он говорит нечто не просто так, а обратное тому, что хочет сказать, из-за той связи с законами природы, о которой он только что рассказал, то он в означенных случаях подмигивает, чтобы люди знали, что он говорит не то, а совсем другое, если я его, разумеется, понимаю. Я осторожно заметил, что стоило бы людей предупреждать, не все обладают должной сообразительностью – и тут же узнал, что меня вот только что предупредили, так что мое предположение, будто Николай Гаврилович не понимает такой простой вещи, было неэтичным.

Уф. Я направился к бабке через два дома и купил у нее десять килограмм, но дело не в этом. Мне почему-то казалось, что над моим будущим сгустились тучи. Без всякого высказанного желания с моей стороны это, действительно, сбылось.

В следующие дни я занимался тем, что дешифровывал мимику Николая Гавриловича. Я постоянно ошибался. Подлость мироздания проявлялась в том, что когда, как мне казалось, Кознышев мне подмигивает, это в действительности было не относящимися к делу, так сказать, не сигнальными движениями, вызванными натертой пяткой или впившимся в бок сучком. И наоборот – я частенько не замечал яростных, просто-таки серийных подмигиваний, принимая их за сосредоточенную работу мысли или реакцию на укусы слепней (на них Николай Гаврилович, как мне казалось, весьма реагировал, но спрашивать, так ли это, я поостерегся).

Результатом моего непонимания явилось полное разрушение нашего хозяйства. Я покупал не то, не тогда и не так, как этого желалось Кознышеву и тем самым не справлялся с той равной долей возложенных на меня хозяйственных работ, о которых шла речь ранее. Я непрерывно вел себя неэтично, заставляя Николая Гавриловича изобретать все более сложные системы связи, которые должны были наладить коммуникацию, но почему-то окончательно ее разрушали. Венцом моей разрушительной деятельности явился несанкционированный начальством отъезд во Владивосток.

Дело в том, что выбраться из Приморья в те годы было нелегко, а ведь экспедиция – дело подотчетное, и прибывать из нее надлежит день в день, как то запланировано директором учреждения за полгода до того. Чтобы добиться этого результата при полной недееспособности средств транспорта, надо не пренебрегать ни малейшей возможностью и несколько раз ездить в аэропорт, узнавать о билетах, вписываться во всевозможные очереди – в общем, вести активный образ жизни отъезжающего.

Все эти действия следовало согласовывать с Кознышевым, дабы он, со своей стороны, официально разрешил мне отправиться во Владивосток разузнать насчет билетов, включив эту мою отлучку в им составленный план экспедиционных работ. План этот был столь сложен, что один раз попытавшись в нем разобраться, я более никогда не повторял этих попыток. Во время очередного потрошения валежника Николай Гаврилович сообщил мне, что мне не следует ехать завтра во Владивосток, как мы о том договаривались ранее. При этом заявлении – клянусь! – Николай Гаврилович яростно подмигивал мне. Разумеется, я его понял.

На следующее утро я встал в пять утра, бодро направился к единственной остановке, от которой в шесть отходил единственный в сутки автобус, способный довезти сельчанина до Уссурийска. Я отправился в город, сходил там в баню, потолкался у билетных касс, выяснил положение с рейсами, посочувствовал работникам транспорта, у которых вот уже пятый день не было керосина, отчего самолеты не летали, скорбел вместе с плотным товарищем, опаздывавшим на похороны в Харьков… Все равно обратный рейс был возможен только поздно вечером.

Ночью я добрался до нашего домика в отдалении от городской суеты, – и оказалось, что Кознышев сменил коды. Две серии подмигиваний по три раза каждая означало как раз не обратное, а прямое понимание сказанного, так что мне моим непосредственным начальником и старшим коллегой было недвусмысленно запрещено отправляться в город, поскольку на следующий день был запланирован важный маршрут, во время которого я должен был тридцать километров переть на себе оконную ловушку со вставленным стеклом (это – в наших условиях – два полена, на которых укреплена половинка оконного стекла; вроде и ничего, но нести это дело приходится на вытянутых руках перед собой для вящей сохранности, так что с седьмого километра руки здорово затекают). Тем самым мною был сорван важнейший экспедиционный маршрут, что нанесло ущерб личным научным планам Кознышева – что не столь важно с некоторой точки зрения, но, главное, обрекло на незнание дальневосточной фауны мировую науку, представленную здесь в лице Николая Гавриловича, а вот это было уже совершенно неэтично.

В последний, проверочный рейд во Владивосток Николай Гаврилович меня не пустил, и потому, когда я приехал в аэропорт в день посадки, оказалось, что рейс отменен, о чем, собственно, все знают, и надо перерегистрировать билет, что уже поздно, потому что это делали вчера. Я все-таки вернулся тогда в Москву, но это была уже совершенно отдельная история.

2004

Будучи погружен в поиски насекомых, я как-то не обратил внимания на беспокойство жителей поселка – у них, оказывается, появился тигр. То есть он, видимо, где-то был, но вот пришел к ним. И его видел и дядь Петя, и главлесничий, и даже баб Зина. Опытные люди наблюдали следы, а люди попроще видели прямо самого тигра. Рассказывали, что он съел собаку дядь Бори, вот прямо тут, через улицу, на участке, отличный был Бобик – дядь Боря это слышал и сидел настороже всю ночь на кухне. И вот все эти истории прошли мимо меня, и мне их рассказал, собственно, Кознышев – мы как раз вышли в маршрут на дальнее лесничество, и Кознышев объяснял мне, что именно сегодня как никогда важна осторожность, дисциплина и этичность поведения.

Я был несколько смущен – прежде мне не приходилось соотноситься с тиграми ни в каком качестве. Я спросил, так что ж делать-то, если он вот прямо вокруг рыщет? Коротко взглянув на меня, Кознышев указал на длинный нож, используемый для отдирания старой мертвой коры от стволов – и значительно усмехнулся. Настолько значительно, что я не посмел уточнить, что же он имел в виду – мысль о том, как я отбиваюсь от тигра ножом, при всей моей романтичности не могла во мне укорениться.

Потом, через много часов жары и дороги, мы нашли полкосули. Совсем свежие еще полкосули, практически горячие. Кознышев определил, что тигр убил добычу, поел и удалился отдыхать, поэтому трогать полкосули не следует, хотя, между прочим, в свежей падали можно было бы обнаружить несколько интересных видов, но надо приноравливаться к условиям сбора – и быстро уходить. И мы быстро ушли от полукосули, не трогая её.