Вадим Голубев - Стукач. Роман

– Беруф? – ткнул он в парня тростью и вдруг добавил по-русски. – Профессия?

– Мукомол, помощник мельника.

– Ком! – жестом велел дед выйти из строя.

Подобрал еще двоих служивых, работавших до призыва в армию на хлебозаводе. Зашел куда-то к начальству. Вернулся с квитанциями и какими-то карточками. Снова набили пленными грузовик, повезли по Варшаве. Колька уже не высовывал носа из машины. Троицу выгрузили у мукомольного завода, остальных повезли дальше.

– Казаков, ком! – кивнул на дверь кабинета дед, приехавший следом на легковой машине с шофером.

Старик важно опустился в кресло, положил перед собой карточки к одной из них была прикреплена записка Дубасова.

– Господа Дубасов и Безобразов рекомендуют тебя. Работай честно – не подведи их! Обоих этих господ офицеров я знаю давно. С тех пор, когда Варшава была русской. Царством Польским называлась. Ах, какая была жизнь! А какие лихие красавцы-уланы были Дубасов с Безобразовым! У меня муку для полковой пекарни покупали. Дубасов все время приговаривал: «Чтобы мука была как у моего мельника Агафона!»

– Я – племенник Агафона, – вставил Колька. – У него многому научился…

– Хорошо! Значит будешь работать как надо! Приглядывай за товарищами! Да, скажи, чтобы муку не жрали! Заворот кишок может случиться! Мне не нужны убытки! Я за вас германскому командованию деньги платил…

– Выходит, ваше благородие, вы нас словно крепостных купили? – не удержался Казаков.

– Зачем словно крепостных? Словно рабов купил! Скоро будет очень много пленных из России. Посмотрю, как вы работаете. Хочу поменять рабочих-поляков. У меня в заведении всегда только немцы служили. Немцы сейчас в армии. Биржа труда присылает поляков. Плачу им жалование. Поляки – быдло! Не желают работать, воруют. Норовят в муку, чтобы кража не обнаружилась, натолкать камней. Посмотрю на вас. Придетесь ко двору, как говорят русские, буду покупать пленных. Цена на них скоро упадет. Не оправдаете моих ожиданий – поедете в Германию: на заводы, шахты, строительство. Там кормят куда хуже, чем я. Охрана – СС. Лодырей бьют, упрямцев и большевистских агентов вешают. Пока будете мешки с зерном разгружать, муку грузить для отправки на фронт и для моих варшавских клиентов. Присматривайтесь к оборудованию, учитесь у поляков! Немецкий язык учите! Надумаю еще русских купить – вас над ними начальниками поставлю. Одежду, обувь носите аккуратно! Вас в нее одели, чтобы подороже продать. Это – тоже моя собственность! Будете пока командовать другими русскими.

Выйдя из кабинета, Колька задумался:

– Надо польских панов выживать отсюда! Я самый подходящий, чтобы стать начальником над пленными, которых скоро будет много. Война не вечна! Разгромят большевиков, вернусь домой. А может, здесь понравится. Тогда перевезу Дуньку с девчонками в Варшаву.

Зайдя в промышленное помещение, Казаков увидел, как один из товарищей по плену под ухмылки и перемигивание облаченных в белую одежду поляков пожирает муку.

– Стой! Не ешь! От заворота кишок подохнешь! – кинулся к нему Колька.

– Да пошел ты! Жрать хочу! – получил ответ.

Колька с размаху дал ему в нос. Обрушил на пол.

– Слушаться будешь?! – занес он над парнем ногу.

– О, курва! – выдал пожилой поляк и добавил по-русски. – Такой цирк испортил!

– Хальт! (стой – немецк.) – оказался в цехе дед. – Вас ист дас? (что такое? – немецк.)

Поляки залопотали по-немецки. Казаков понял, что нельзя молчать.

– Этот, – показал он пальцем на служивого. – Муку жрал. Я ему, как человеку, сказал: «Не ешь – заворот кишок будет!» Не послушал по-хорошему. Пришлось поучить…

– Иди, умойся! – ткнул старик тростью оголодавшего пленника. – Сейчас вас покормят по-человечески.

По сравнению с лагерной гадостью жиденькая похлебка из свеклы, картошки, брюквы показалась роскошным обедом. Да еще дали по большому куску черного, вкусного хлеба.

– Десять минут просраться! – указал хозяин на дощатый сортир. – Через десять минут привезут зерно. Будете разгружать.

Колька управился вовремя. Зато тот, кто ел муку задержался на три минуты.

– Драй минутен, – глянул дед на большие серебряные часы и трижды вытянул раба тростью.

Еще один русский припозднился на пять минут.

– Фюнв минутен (пять минут), – посмотрел рабовладелец на часы и пять раз прошелся тростью по спине служивого.

– За каждую минуту опоздания будете получать по удару палкой! Только бить будут они, а не я! – кивнул старик на поляков. – По-русски больше говорить не буду! Учите немецкий! Не поняли приказа – от трех до пяти ударов палкой. За отлынивание от работы – десять ударов и без еды. Арбайт! (работать – немецк.)

Прибыли подводы с зерном. Пятидесятикилограммовые мешки взваливал на плечи пленным поляк, норовя долбануть сапогом по спине. Еще пара дюжих поляков тоже таскала мешки. Старались дать русским подножку, толкнуть. Когда тяжелая работа, которой, казалось, не было конца-края закончилась, Колька подошел к пожилому поляку, говорившему на русском. Спросил:

– Зачем пакостят? Ведь и вы под немцем…

– Вас, пся крев (собачья кровь – польск), сюда скоро много пригонят. Нас – поляков вышвырнут. Как мы семьи кормить будем?

– Не хрен было сдаваться! Мы в плен пошли потому что против Сталина, против колхозов. А вам за вашу родину сражаться надлежало до последнего патрона! – выдал ему Казаков.

– О, курва! – долбанул его поляк, коего все звали Стахом.

Колька увернулся, двинул мощным ударом в нос, затем по уху. На вопли Стаха прибежали соплеменники. Русские встали спина к спине. Работяги попытались достать пленных, но те держались крепко. Сами доставали противников, оставляя синяки на их скулах и под глазами.

– Хальт! – прибежал хозяин, вытянул кого-то из поляков тростью. – Варум хендгеменге? (почему драка? – немецк.).

Поляки принялись что-то доказывать. Казаков заявил, что драка спровоцирована ими. Товарищи по плену кивали головами, поддакивали Кольке.

– Вот этот курвой меня назвал! – ткнул Колька пальцем в Стаха.

Что это слово гадкое он знал еще с детства. Как-то мужики несколько раз назвали так за глаза председателя колхоза. Пацаненок щегольнул словечком дома. Получил от отца затрещину, от которой потемнело в глазах. «Не сметь в православном доме, перед святыми образами поганые слова говорить! Еще раз такое услышу – выдеру!» – предупредил тогда родитель.

– Арбайт! – указал дед на еще одну вереницу подвод, втягивающуюся в заводской двор.

Снова тяжелая работа до вечера. А там похлебка с хлебом и сон до утра. Утром – те же подводы, тяжеленые мешки с зерном. Через какое-то время управились с загрузкой в элеваторы урожая прошлого года. Стали молоть подсушенное зерно. Муку упаковывали в мешки, грузили в машины немецкой армии – вермахта. Затем пошло зерно урожая 1941 года. Утром – каша из зерна и кружка жидкого кофе. В обед – овощная похлебка с кипятком и хлебом. На ужин – снова похлебка с кипятком и хлебом. После короткий сон и снова тяжелая работа. Единственная отрада – воскресенье. Тогда принимали душ с обмылками, стирали. Хозяин требовал соблюдать правила гигиены. Даже выдал на троих старенькую бритву с использованными лезвиями. Колька же раздумывал, как отделаться от поляков. Ему удалось подсмотреть, как Янек и Влодзимеж мочатся в мешки с мукой, предназначенной для армейских пекарен. Тут же донес деду. Тот лично проверил мешки. Заменил их другими, а изгаженные отправил в польские пекарни. Скандалить старик не стал. Позвонил в гестапо. Парней забрали с рабочих мест.