Вадим Голубев - Стукач. Роман

– Никак, нет! Все полегли, товарищ капитан.

– Трех бойцов пошлите в разведку! Надо проверить: действительно ли мы окружены или эта мразь фашистская на фу-фу работает? Хочет нас запугать, чтобы мы в плен сдались.

– Казаков! Подберешь еще пару бойцов и по дороге пройдешь от полка два километра! – приказал Мишка.

– Три! – поправил Скопцов. – Смотреть внимательно! Действовать скрытно!

Колька подобрал своих, пензенских. Напросился и Вася Зайцев. Озираясь, пошли среди полей. Слова агитатора за сдачу в плен подействовали на Казакова, размышлявшего:

– Вот, я иду. Не знаю куда. Не знаю: зачем? Может быть, пройдем километр, а не три, и все ляжем. Ради чего? Ради Сталина? Ради колхоза? Ради таких упырей, как Лифанов? Ради больших, отожравшихся армейских начальников, коим мало дела до простого красноармейца? Да, Скопцов, Изя дневали и ночевали с нами. К ним нет претензий, тем более, что от Изи лишь куски остались. А остальные? Командир полка ни разу за два года в казармах не был. Из дивизионного начальства раз за два года с проверкой приезжали. Дальше штаба полка шага не шагнули. Издевательства, доведение до самоубийства начальством покрывались. Боровшихся за правду в лагерях гноили. Дома – крепостное право. Не нравится – кулак или подкулачник, или еще какой-нибудь враг народа. Нужно ли отдавать жизнь за это? Тот же Изя лопотал о священном долге, защите социалистического отечества. А нужно мне социалистическое отечество? Может быть, придет немец, наведет порядок? Болтунов краснопузых – к ногтю! Землю – назад мужикам! Мельницу – назад дяде Агафону! Да в и церковь не мешало бы батюшку вернуть! Не будет колхоза и зернохранилище не к чему! А, чтобы все это увидеть своими глазами, надо выжить! Хорошо бы, на немцев нарваться! Листовка – пропуск в плен за обмоткой. Отсижусь…

Немцы возникли как по заказу. Встали из кустов по обеим сторонам дороги, направили на красноармейцев автоматы. Словно по команде пензяки бросили винтовки. Протянули служивым в темно-зеленых маскировочных комбинезонах пропуски для сдачи в плен.

Немцы деловито и быстро обыскали пленных. Выгребли все из карманов, заставили снять ремни. У Васи Зайцева из голенища офицерского сапога, стащенного с кого-то из убитых командиров, выудили финский нож. Старший из фашистов укоризненно покачал головой, поставил синяк под глаз служивому. Погнали до населенного пункта, в котором совсем недавно размещался штаб дивизии. На окраине уже были вырыты окопы, направили в сторону колькиного полка стволы орудия. На улицах все еще лежали тела погибших красноармейцев и командиров. Под стеной одного из зданий распластались расстрелянные комиссары и евреи-интенданты. В этот дом втолкнули пленных. Командир разведчиков доложил офицеру, протянул отобранную у Кольки красноармейскую книжку. У остальных документов не оказалось – вероятно – выбросили.

– Герр, гауптаман! (господин капитан – нем.) – позвал офицер.

От стола с полевыми картами отделился осанистый военный с лихо закрученными усами и черным крестом на кителе. Глянул в документ Казакова. Остальных приказал увести.

– Значит, Николай Казаков, являешься уроженцем села Дубасово Керенского района Пензенской области? – на чистом русском языке спросил фашист.

– Так, точно, ваше благородие! – вспомнил Колька фильмы о «проклятом» царизме и Гражданской войне, кои показывали по воскресеньям в сельском клубе.

– Агафон Казаков тебе родня?

– Родной дядя, ваше благородие!

– Ну и как его стадо? Пасется, или его колхознички под нож пустили?

– Дядя Агафон, отродясь, стада не имел. Он – мельник! – понял подвох Казаков.

– Правильно отвечаешь! Агафон у моего отца мельницу выкупил. Прекрасная мука была у него. Живой?

– Не могу знать! Когда заваруха с коллективизацией началась, его кулаком объявили и в ОГПУ забрали, – соврал на всякий случай Колька. – Мельницу колхоз, будь он неладен, загреб.

– Батюшка Ферапонт все еще служит в храме? – вновь спросил гауптман.

– Батюшку Паисия и диакона Ферапонта перед самым началом коллективизации арестовали. Осудили за антисоветскую пропаганду и агитацию… – вновь понял подвох пленный.

– Я их совсем молодыми знал, когда они только начинали службу в храме. А храм мой дед построил в благодарность Господу за то, что уцелел на Балканской войне (русско-турецкой войне 1877—1878 годов – авт.). Из самой Москвы архитектора приглашал.

– Колхозное зернохранилище там сейчас, – угодливо заюлил Колька. – Крест, колокола комсомольцы сбросили, иконы ободрали…

– Экие мерзавцы! Ну ничего, скоро мы крест на купол возведем и службы возобновим. Я – владелец тех земель – Дубасов Владимир Петрович. По нашей фамилии село назвали. Скажи-ка, братец, – глянул в красноармейскую книжку гауптман. – Откуда у тебя, такого молодого три дочери? Даже не верится.

– А вы, ваше благородие, съездите в Пензенскую область, в село Дубасово и проверьте! – обнаглел Колька.

Владимир Петрович хохотнул, перевел слова пленного немцам. Те дружно захохотали.

– Крайний срок – четыре месяца – будем в Пензе. Тогда проверим. Сейчас, боец, рассказывай начистоту сколько человек держит оборону. Кто командир полка? Количество орудий и пулеметов.

– Командир полка и весь штаб погибли. От полка остался батальон. Это мой бывший ротный, капитан Скопцов сказал. Он полк принял. Все пулеметы уничтожены. Патроны и гранаты имеются в достаточном количестве. Не все такие умные, как я. Намерены сражаться до последнего…

– Артиллерия?

– Командир дивизиона – майор Дарьин. Сколько у него пушек – не могу знать! – вновь вспомнил Колька слова из фильмов. – Уж, очень лихо он их маскирует. А вообще-то ждут они приказа об отступлении или подмоги.

– Какая подмога? Сам видел, как германцы штаб дивизии и прикрывавший его полк разнесли! Говорил я этим «красным» дуракам: «Сдавайтесь! Вы окружены!» Больше их уговаривать нет возможности. Машину с репродуктором они сожгли. Я едва успел из нее выскочить. Конец им! Что-то твое здесь имеется? – Дубасов указал на часы и портсигар Лифанова, еще один серебряный портсигар, финку.

– Никак, нет, ваше благородие!

– Пойдем! – сгреб трофеи и направился к выходу гауптман.

Вася Зайцев и еще один пензяк – Дима Ишутин сидели под крыльцом под охраной пары разведчиков, взявших троицу в плен.

– Господа военнопленные! – обратился к ним Дубасов. – Нашим солдатам приказано отбирать у взятых в плен оружие и документы. Они перестарались с вашими личными вещами. Хочу вернуть их вам! Кому, что принадлежит?

Бывший помещик положил на ступеньку часы и портсигары.

– Это – мое! – потянулся к лифановским вещичкам Вася Зайцев.