Рена Арзуманова - Прошедшее время

– И с чего такая глупость тебе в голову пришла?

– А чего это солнце только над твоим домом? Почему тебе одному хорошо?

– Ты, выходит, считаешь – раз человеку хорошо, то он умер?

– А то нет? – соседка нахохлилась, подобрала ноги и оперлась ступнями о нижнюю перекладину табуретки. Как курица.

– Какая ты старая, Маня, – четко произнес Митя. – Старая и дурная.

– Чего это я старая? Мы с тобой ровесники, поди.

Дмитрий Иванович сплюнул, пнул ногой торчащую из песка лопату и направился к Зейнаб. Верблюдице удивительным образом удавалось восстанавливать его душевное равновесие. Он приник к теплой шерсти, вдохнул аромат Тони и прикрыл глаза.

– Мить… А еще третьего дня Клавка пенсию разносила.

– И чего?

– А к тебе не зашла.

Дмитрий Иванович сжался, как боксер на ринге, и сильнее обнял Зейнаб. В нос ударил запах сырости. Маня своим присутствием в его пустыне даже на запахи влияет. Он открыл глаза и увидел, что сжимает в руках влажную подушку. Странно, что солнце ее не прожарило.

Он бросил подушку на песок и обвел взглядом двор. Верблюдицы нигде не было. Резко повернувшись, подошел к Мане и неожиданно грубо толкнул ее в плечо. Прежде он на женщин руку не поднимал.

– Знаешь что? Иди к себе и не приходи больше. Давай топай! – Димочка еще раз толкнул Маню.

Соседка суетливо поднялась с табурета и, как-то неловко, увязая в песке, направилась к калитке. Начала надевать валенки, запнулась и повалилась на землю. Песок поглотил звук падения.

Дмитрий Иванович легко подхватил табуретку и швырнул ее в направлении калитки.

– И табуретку свою забери.

– Так она ведь не моя, Мить…

– Все равно забери! Не хочу, чтобы о тебе что-то напоминало. Глядя на эту табуретку, просто невозможно тебя не вспомнить. Похожи вы очень, Мань!

«А Тоньке новую сколочу, – подумал он. – Такую, чтобы без изъяна. Чтоб никакие Мани на ней не сидели».

Дмитрий Иванович отвернулся и пошел в дом. Он не хотел видеть, как соседка будет подниматься. Как будет уходить. Он хотел лечь на диван и дождаться прихода Тони.

Вновь началась метель. Маня, непонятно для чего, тащила с собой табуретку. Свободной рукой, как козырьком, прикрывала лицо от колючего снега. Ей казалось, что идет уже очень долго, но дом все не прорисовывался сквозь пелену снега. Хотелось сесть на табурет и отдышаться. Но что-то заставляло ее не останавливаясь двигаться вперед.

Неожиданно появились контуры дома и двора, залитого солнцем. Маня остановилась, приложила руку к груди, чтобы унять бешеный ритм сердца. Хватать воздух приходилось открытым ртом, иначе было не вдохнуть.

Немного отдышавшись, Маня неуверенными шагами пошла к дому. Солнце светило так же ярко, как над Митиным двором. По забору вилась виноградная лоза, на которой висели спелые гроздья. Черные ягоды, покрытые легкой туманной дымкой. Наверное, именно так выглядят ночи в тех санаториях, в которых Маня ни разу не бывала.

Женщина поставила в снег табуретку и села. Расстегнула две верхние пуговицы на шубе и ослабила объятия платка.

«Неужто Федька… Так ведь помер давно. Но кроме покойного мужа вроде как и некому о доме и дворе позаботиться».

Маня сидела посреди зимы и вьюги и думала, что не решается войти в свой двор так же, как когда-то не решилась подойти к Мите. Вот что мешает сейчас встать и пойти? Ведь мечтала же и о винограде, и о солнце над домом. Можно сейчас войти, лечь на горячую землю и есть сладкие ягоды прямо с лозы. Ведь мечтала…

И женой Мити быть мечтала. Стояла на дороге и ждала, когда он ее заметит. А Федор тогда просто подошел, взял за руку и повел за собой. Как верблюдицу.

Жили, в принципе, неплохо. Ну, пил. А кто не пьет? Ударил ее только раз. Когда она сына первого Митей назвала. А после того как ударил, потерял к ней всякий интерес. Жили без всплесков. Надо было тогда уйти. Взять сына и бегом к Мите во двор. Решительно. Он бы принял. А второго сына уже от него бы родить. Глядишь, все в жизни по-другому сложилось бы.

Маня поднялась на ноги, взяла табуретку, уверенно развернулась и пошла по направлению к дому Мити. Снег бил в спину. Идти было гораздо легче. Подумалось, что еще совсем не поздно все изменить. У него есть верблюдица, у нее – виноград. Есть что друг другу предложить. И солнцем делиться не надо. Оно теперь у каждого свое.

Дойдя до Митиного двора, Маня задохнулась и почувствовала, как сердце, сделав кульбит, забилось придушенной птицей. Над домом соседа мела вьюга. Двор и крыльцо занесены снегом. У стены дома, которая без окон, стояла свежеструганная, еще не крашенная, табуретка с шапкой чистого, нетронутого снега.

Мужа Светлана потеряла в одночасье. Утро не предвещало беды. Муж, угрюмый и здоровый, ушел на работу. Угрюмость – перманентное состояние Кости по утрам. И по вечерам. Какой Костя в рабочее время, она не знала. С проблемами со здоровьем угрюмость никак не связана.

После ухода мужа Света села за работу – перевод художественной литературы с немецкого и английского на русский. Языки она знала в совершенстве. На изучении языков когда-то настояла мама. Считала, что расширяет мир дочери. Расширяет горизонты. Но мама ошиблась. Светлана решила стать переводчиком литературы и сузила свой мир до размера одной комнаты. Работала дома и редко куда выходила. Увлекалась новыми книжными романами так, что кем-то выдуманные страсти заменяли ей отсутствие собственных.

Муж Костя домоседом не был, но уважал увлечение жены. Тем более что это увлечение хорошо оплачивалось. Тем более что увлечение являлось одновременно и работой. Это, по мнению Кости, очень удобно – работа и увлечение в одном флаконе. Но для кого удобно – никогда не уточнял.

Выходные муж, как правило, проводил вне дома, чтобы не отвлекать жену, но всегда возвращался к ужину. Он был очень обязательным и пунктуальным. Свету такое положение вещей устраивало. Отсутствие мужа в непосредственной близости давало возможность полностью отдаться переводу, а не прочим утехам, которые только время отнимали.

На ужин, как правило, готовила что-то нехитрое, не требующее больших временных затрат. Костя уныло рассказывал о впечатлениях дня. Музеи, выставки, загородные прогулки. Света слушала вполуха, так как мысленно продолжала жить жизнью героев чужого романа.

Сегодняшнее утро не явилось исключением. Было таким же, как и все остальные утра рабочей недели. Костя сварил кофе, перелил его в термос, чтобы Свете не отрываться от работы и иметь под рукой бодрящий напиток хотя бы первые несколько часов после его ухода. Себе заварил чай с бергамотом, соорудил бутерброд, неторопливо позавтракал под звуки классической музыки и, поцеловав жену, ушел ровно в восемь утра. До работы муж предпочитал добираться пешком. В любую погоду. Берег здоровье. Света предполагала, что сорок пять минут быстрой ходьбы рассеивают угрюмость мужа и в офис он приходит бодрым, веселым и готовым к подвигам. А на обратном пути по непонятным причинам вновь впадает в угрюмость.