Владимир Макарычев - Проданный Дом

Звонок мобильного телефона возвращает в реальность. Михаил правой рукой поворачивает руль. Машина уходит на центральную улицу прямо перед красным зданием бывшей автостанции. Левой держит мобильник.

– Никола-ич, ты гд-е? – тревожно звучит голос медицинского профессора Улыбина, товарища, старше Михаила ровно на десять лет.

Не ответить бывшему председателю московского землячества нельзя.

– Привет главному земляку! – кричит в трубку Михаил, не в силах скрыть радость от встречи с родиной.

Профессор год назад руководил общественной организацией выходцев из области, а Михаил был его замом. Мужчины дружили и искренне пытались помогать малой родине. Местные и московские власти покровительствовали землячествам, находя их неопасными для себя.

– Я в Чухло-ве, – тянет профессор, – а т-ы?

– Заезжаю в родное Макарово. Брат просил переоформить родительскую квартиру. На меня. За день надеюсь, управлюсь. Сказал, документы готовы. Ты что-то хотел?

Профессор странно замолчал. Затем осторожно, взвешивая каждое слово, продолжил:

– Поздравляю! Все дороги ведут к дому. Проблемка у меня образовалась. Дома. Судить послезавтра будут. Приезжай. Поможешь, если сможешь. Глядишь, долго не увидимся. Дадут срок и пойду по этапу.

– Заслуженного человека обязательно оправдают, – на шутку попытался перевести странный разговор Михаил.

– Да не-ет, – затянул профессор, – все серьез-но. Жалобу соседи на меня накатали. Травлю их, понимаешь, навозным запахом.

Неожиданное занятие фермерством известного хирурга казалось Михаилу странным. Коров да свиней разводить! С ума сошел профессор на старости лет. Но, видать, пошли у него дела, раз народ жалуется на навозную вонь.

– Количество говна, перешло в качество? – ехидничает Михаил.

– Прокурор настроен серьезно, – оправдывается профессор. – За сознательный подрыв экологии чухловского муниципалитета обещал влепить судимость. В лучшем случае отделаюсь штрафом. Помогай!

– Хорошо. Управлюсь с переоформлением квартиры и к тебе. Семьдесят километров не расстояние. Когда суд?

Ответа не услышал. Перед самым капотом показался пешеход. Нога вжала педаль тормоза. Машина дернулась, как перед прыжком, заглохнув от резкой остановки. В груди похолодело, но «сбитый мужичёк» как ни в чем не бывало переваливающейся походкой направился в сторону центра. Автомобильный сигнал заставил того обернуться. По моргающим хитрым глазкам и вытянутому лопаткой подбородку с трудом угадал одноклассника. Да еще походка, как у моряка. Качающаяся.

– Колька, Головцов! – самопроизвольно вырвался радостный крик.

С Колькой два года сидели за одной партой. Кудрявый моргун запомнился безобидным и простодушным.

– Мужик, ты даешь, – извиняющее промямлил в ответ Колька, – мог бы до смерти зашибить.

Медленно снял новенькую бейсболку. Голова школьного товарища оказалась полностью лысой. Её стянула коричнево-желтая кожа с необычными синими прожилками, густой паутиной нависшими над висками. Кудрявые волосы, вызывающие зависть мальчишек и восхищение девчонок, исчезли. Михаил засомневался. Видимо, за товарища юности принял другого человека.

– Мишка, Цветков! – развеял сомнения сильно изменившийся одноклассник.

Друзья обнялись. От Кольки шел точно такой же запах, как от свалки. Забродившей капустой.

Договорились вечером собраться у Сашки Маркова. Посидеть и поговорить. Колька обещал сюрприз.

Времени, с учетом предстоящей поездки в Чухлово, оставалось мало. Часы на бортовом машинном компьютере показывали 13.00. Пора спешить до брата. Кольку подвёз до центра. Осмотрелся. Время обеда, а город словно вымер. Ни души, лишь стайки собак. Появилась необъяснимая тревога.

Начал искать изменения в окружающей обстановке. Не находил. Те же покосившиеся заборы, дорожные ямы. Памятником местного значения выделялись остатки разбитой тротуарной плитки. Результат работы первого городского кооператива начала девяностых. Серега Зернов, сосед по квартире, прорабом тогда трудился. Добрый и отзывчивый парень. Потом перешел в криминал. На вопрос, где работаешь, хитровато отвечал: «Есть такая профессия, рэкетир». «Рэкетир Серега» давно помер от цирроза печени.

В окружающих центр города одноэтажных строениях появилась роскошь: пара новеньких современных коттеджей, да сгоревшая поликлиника восстановлена в стиле «чешского пивного бара». Под крышей вывеска: «Центр торговли» предупреждала о монополизации и централизации, как общей тенденции в государственной политики. Обозначилась духовность: на главной площади восстанавливали храм имени Александра Невского. На народные средства. В советское время религиозно-культовое учреждение превратили в культурное (кинотеатр, Загс, библиотеку). Городок невелик, до перестройки проживало десять тысяч, а после двадцати девяти лет новой России – три. Казенные мысли с предложениями «все улучшить» шевелились в голову, как опарыши в брюхе тухлой рыбы. Они были бесперспективны ввиду бесполезности изменить действительность. Что делать, если ты не равнодушный!

– Земляк, дай рублик, на хлеб, – тихо попросил непонятно откуда появившийся давно не бритый мужик в застиранной осенней куртке.

В нищем узнал кумира восьмидесятых, капитана городской футбольной команды по кличке Хват. Всегда прежде жизнерадостного, одетого по последней моде в нейлоновую желтую куртку с круглым значком «Микки Мауса» и в клешоные американские джинсы. Михаил не удивился такому перевоплощению некогда успешного. «Сколько их спилось, опустилось, повесилось за двадцать девять лет после распада СССР?» – без осуждения подумал и вложил в трясущуюся ладонь вчерашнего красавца сто рублей. Как раз на бутылку водки. Низвергнутый авторитет восьмидесятых предупреждал об изменчивости прошлых ценностей, их недолговечности.

Брат ждал. На столе появилась тушеная лосятина с картошкой. Облепиховый чай, суповая тарелка с медом в сотах. Необыкновенное радушие не насторожило.

Разговор, как обычно, начался издалека. С местных новостей.

– Каждый день хоронят. Кладбище становится местом встреч живых, как раньше субботние базары. Недавно дерево ветром повалило и зашибло мужика. Родственники покойного судятся с мэром. Тот у нас молодой технократ. Повар по профессии. Чудные распоряжения издает. «Коров можно водить только по трем улицам, за веревку и в специальном наморднике». Иначе штраф. От прошлой профессии осталась любовь к собакам. Привык, работая в столовке, подкармливать костями. Это у нас неприкосновенно. Как на загнивающем Западе сексуальные меньшинства. Скоро, как на женщин, и обернуться нельзя будет. Засудят. Слово-то странное, харассмент. Домогательство по-нашему. По субботам сам мэр патрулирует улицы с волонтерами из пенсионерок-учительниц. На камеру фиксируют нарушения. Кто в обнаглевших собак палкой или камнем бросит. Домогается, значит. Административный протокол. Полицаи, их развелось неимоверное количество, совсем тронулись. За переход улицы в неположенном месте штрафуют. У нас и тротуаров-то почти не осталось! Задумали паспорта на улицах проверять. А чего их проверять? Все и так друг друга в лицо знают. Велик ли городишко! В общероссийские сводки попал двадцатилетний макаровец. Оказался держателем международного порносайта! Отделался штрафом в три тысячи. Коммунальщики словно с цепи сорвались. Тарифы каждый месяц повышают, а президент говорит инфляции нет. Конечно нет. Мы отключаемся от котельных, водопровода. Из благ цивилизации оставляем лишь электричество. Нет работы и платить нечем. Скоро, глядишь, как старообрядцы в скиты лесные побежим прятаться. Примеры имеются. Лешими их называют.