Авель Мунн - Следующая станция – Тель-Авив

Рони улыбнулся шире. Его красивые руки быстро работали, нанося густой раствор краски на волосы пожилой дамы. Пожал плечами. Он, наверное, что-то хотел сказать, но клиентка его опередила и низким благородным голосом медленно, не переводя взгляда со своего отражения, вступила в разговор.

– Знаете, был недавно один умник, он купил абонемент в самый престижный бассейн Северного Тель-Авива, Гордон. Абонемент на тридцать входов. И пригласил тридцать суданцев или эритрейцев, в общем, этих… Так вот, как только они попрыгали в воду, все ваши прекраснодушные выскочили из бассейна, как будто туда тонну пираний вылили. Потешно, правда?

Йоси благодарно, но скупо улыбнулся. Светик, в свою очередь, не забыв надменно посмотреть на Лирона, закончившего укладку, высоко задрав подбородок, направилась к кассе, чтобы заплатить. Лирону не оставалось ничего, кроме как с укором посмотреть опять на Йоси.

– Светик, у меня скоро день рождения, знатные посиделки будут.

Но Светик уже стремительно влетела в такси, так кстати подъехавшее к салону.

Мысли Лирона сейчас освободились, и непонятная тревога замаячила где-то, где она всегда у него маячит, пока он не осознает ее причину. Причина быстро всплыла в памяти: Шай и утренний разговор с Рут. Да уж, лучше бы это был штраф за неправильную парковку. Чтобы унять тревогу, надо было четко обрисовать план действий. В этом случае надо решить пойти к психологу, тем более мать Шая Ольга приезжает. Психолога надо найти быстро и хорошего.

Лирон достал телефон и написал сообщение: «Рут, привет, посоветуй, пожалуйста, психолога, лучшего, но недалеко».

Ответ пришел сразу: «Хорошо, дай мне подумать, соберу тебе несколько имен».

Лирон задумчиво поднял глаза и уставился на улицу. Площадь Кикар а-Медина жила своей обычной жизнью: престижные машины проезжали по кругу площади, редкие прохожие выходили из бутиков с фирменными пакетами.

Вторник. Как известно, по вторникам на улице Нахалат Биньямин базарный день.

Шай сосредоточенно смотрел в шахту видоискателя фотоаппарата «Любитель», который висел у него на шее. Антикварный двухкамерный «Любитель» был его любимой игрушкой, особенно когда он выходил поохотиться на уличные пейзажи. Выхватить кадр, не обнаружив себя. Мало кто любит, когда на него направляет объектив неизвестный фотограф. Особенно это не любят голосистые, вульгарные продавцы базарных лотков. Колоритный народ, излюбленная мишень для Шая. Именно по этой причине фотоаппарат «Любитель» незаменим: зеркальный видоискатель позволял настраивать фокус и раскрытие диафрагмы, заглядывая сверху в шахту. Фотоаппарат висел у Шая на груди, он слегка наклонял голову, смотря как бы себе под ноги, незаметно крутил пальцами колесики фокуса и бесшумно спускал рычажок, делая кадр. Ни тебе демонстративного подношения фотоаппарата к глазу, ни шумного щелчка. Выражаясь на языке фотографов, от бедра. Фотографии получались как пятьдесят лет назад – мягкий фокус из-за стертого и поцарапанного объектива, светлая аура вокруг фотографии. Пленки широкого формата для «Любителя» уже не так просто было достать – на дворе дигитальная эра. Да и заканчивались они быстро – 12 кадров, из которых часть не в фокусе, что-то пересвечено, что-то недосвечено. Замер освещения Шай делал новеньким беззеркальным «Олимпусом», подаренным отцом на день рождения. Он носил его с собой специально для замера света, когда пользовался «Любителем». Снимок предварительно делался «Олимпусом», Шай зачитывал параметры диафрагмы и выставлял их на «Любителе». Сам «Олимпус» делал великолепные снимки, быстро фокусировался, подстраивался под освещение, даже самое бесперспективное, автоматически обрабатывал снимок, каждый щелк – шедевр. В техническом смысле. Но души в нем нет, не родной. Родной – «Любитель».

Фотография радует душу тогда, когда пальцы, глаза и интуиция поработали в отменной гармонии. Такой снимок можно увеличить и повесить на стену в комнате или даже в гостиной.

Рынок размещался на улице, крытой от дождя и солнца. Одна половина рынка состояла из продовольственных лотков, а другая – из некачественной одежды, поддельных духов и сигарет, дешевой бижутерии. Шук Кармель – так называется рынок – одно из самых шумных мест в Тель-Авиве. Продавцы громко, нагло и однообразно зазывают покупателей: «Помидоры, помидоры, три шекеля, вкусные, красные!» Народ толпится, катит за собой продуктовые сумки на колесиках.

Базарная улица берет свое начало на перекрестке двух легендарных тель-авивских улиц – Аленби и Нахалат Биньямин. Аленби, загруженная автобусами и светофорами днем, гаденькими клубами и злачными местами ночью. Грязная, пропитанная мочой бомжей, валяющихся прямо на тротуаре, и тем не менее имеющая незаурядную изюминку улица. Она усеяна маленькими магазинами и лавками, где продаются пуговицы, нитки, старые книги, антикварные драгоценности и бижутерия. Вся улица являет собой продолжение рынка. Многие лавки существуют здесь несколько десятилетий. Нахалат Биньямин тоже своего рода продолжение базара – на ней отсутствует проезжая часть. Располагаются на ней магазины тканей и несколько стильных ресторанов, устроившихся на первых этажах домов, построенных еще тогда, когда потолки были высокими и каждый дом имел свой неповторимый шарм. По вторникам и пятницам на улице проходит ярмарка прикладных искусств. Мастера сами продают свои творения. Некоторые творят прямо у публики на глазах. В центре всегда стоят неподвижные фигуры в обильном гриме и с шапкой на земле для подачек. Если монетка опускается в шапку, фигура грациозно кланяется или поворачивается, повторяя кукольную мимику.

В такие дни улица заполнялась народом настолько, что продвижение было возможно от одного ларька к другому только в ровном ритме течения толпы. Именно эти ярмарочные дни так привлекали Шая. Там, среди толпы, он чувствовал себя предельно невидимым, оттуда он охотился на уличные ситуации. Кроме «Любителя», который годился в основном для близких кадров, у него в сумке тяжелым дорогим грузом лежал телеобъектив. Он крепился на «Олимпус». Хорошенько прицелившись, можно издалека сделать великолепный портрет задумавшегося бомжа или рассвирепевшего продавца помидоров. Мастер по стеклянным фигуркам надувал их на радость обступившей его толпе. Шай долго стоял, целясь, метрах в тридцати от его лавки, пытаясь найти наиболее интересный кадр. Терпение увенчалось успехом, когда толпа на какую-то долю секунды расступилась, и в кадре оказался мастер, широко улыбающийся трехлетнему мальчонке, очарованному появившейся из трубки фигуркой синего слона.

Следующим по плану намечался шатер с друзской питой. Шай любил ее намазывать хумусом, заатаром и оливковым маслом. Он съедал друзскую лепешку, сидя внутри шатра на пуфе, брошенном прямо на тонкую подстилку на тротуаре. Шатер располагался на коротенькой улице, соединяющей Нахалат Биньямин и вход в рынок Кармель прямо посередине, как раз там, где продуктовая часть переходит в барахолку. После перекуса – рынок. Телеобъектив вернется в сумку.