Павел Крисевич - Из глубины век

– Ох бля ёбаный в рот нахуй, – выдыхаю я всё накопившееся в рукав пальто.

Камера проходит вдоль бетонных арок магазина «Народный», вокруг него даже в часы закрытия трутся выходцы из ближнего зарубежья и старушки. Через многополосный проспект пробегают дворовые собаки, машин в чёрном течении дороги уже совсем нет.

Проносятся парадные серых высотных домов с опавшей плиткой, в проплешинах которых по пути в детские сады дети угадывают рисунки, на облака им ещё рано смотреть, их не интересует то, что за ними.

Бездумные вывески, заспанные полки витрин, нет мне не нужно в банк, нет мне не нужно в продуктовый, нет я не хочу в секонд. Или хочу. А он закрыт. Опять обманываете, товарищ вывеска?

Камера хочет подняться над выкрашенным в оранжевый проспектом, но стукается о чей-то надстроенный балкон. Продолжает плыть на уровне второго этажа. Мигающие гирлянды через одно окно слепят, мылят картинку, притворяются патрульной машиной, но так же как и она, уходят в сторону, прожигая казённый бензин.

Перед камерой уже мост, переброшенный над железнодорожными путями, дальше за мостом лежит уже другое царство. Областное, хранящее в себе ещё память о прежнем городе, с которым соседствует. За накатанными грузовыми составами путями лежит полянка. Пара заброшенных деревянных домов, разбавляющих многоэтажный пейзаж, стоит на отшибе.

По полянке разбегались пунктирные линии чьих-то кругосветных путешествий. Девушка в спортивной ветровке, выкрашенной под ретро и наброшенной поверх бабушкиного серого свитера, бегала по снегу, останавливалась, вскапывала снег пластиковой детской лопаткой. Полицейские на посту ДПС с интересом наблюдали за её телодвижениями.

Одному из полицейских в какой-то момент стало слишком скучно наблюдать, и он решил наконец спросить:

– Девушка, а что вы там делаете? – голос его был без той обычной для ментов наигранной строгости, он оставался простым людским.

– Я? – девушка отвлеклась от снега и, раскинув своими длинными фиолетовыми волосами, изобразила на лице мину неподдельной потери. – Кольцо обручальное потеряла! Психанула и в окно выбросила, когда с мужем ехали! Представляете?

– Представляю! Я бы свою жену домой не пустил после такого! – сложил рупором свои ладони полицейский.

– Вот он меня тоже не пустил! Сказал ищи, кредит мы ещё не вернули! – в голосе у девушки стали пробиваться нотки весёлости.

– Вам помочь?

– Нет, спасибо, я сама. Уже почти всё и так перекопала!

– Ладно уж, если что, зовите, мы всю ночь на посту!

– Бля, наконец-то отстал, – мяукнула себе под нос девушка и продолжила шариться по белым ямкам на белом снегу. – Закладчик, мудак…

«Собираясь о чём-то серьёзно задуматься, нельзя называть у себя в голове времени и места, где ты будешь это делать. Иначе ты приходишь на условленное место без задней мысли, просто сидишь и созерцаешь окружающее тебя. Может, природа специально так задумала, созерцание успокаивает, мысли тревожат и в конце приводят к желанию со всем покончить. С собой в первую очередь».

Камера вновь вернулась к иве, снимая, как я дрыгаю над белой дорожкой ногами, стараясь их разогреть.

«И нахуя я вообще сюда залез, это ведь просто символизм, что потешил воображение. Сижу тут, мёрзну, романтик хуев. Зато какой бля образ, грустящий на дереве, не хватает только петли и покачиваний маятника. И чтоб лыжники утром скакали по лыжне и только диву давались, что кто-то на иве весит со скошенной набок шеей. И хмурится улица в поте лица. Завидовать буду всем живым, пизда как. Мимо будут люди идти. Один посмотрит, скажет – идиот, другой харкнет да скажет – не везёт. Остальные, остальные, остальные, серее чем сталь, проходят молча, глядяяяяяяяяяят по-волчьи».

Я вскидываю вверх руки, пятая точка начинает скатываться с промёрзлого ствола, забирая за собой все тело.

– Долой сюрреализм! – кричу на весь парк, вдалеке оборачивается собачник, в храме зажигаются лампочки под колокольней. Холодный воздух ныряет в лёгкие, порыв сносит шапку, валюсь через спину на землю, умудрившись сделать в воздухе оборот.

«Не так уж опасно», – думаю сперва, и хряпаюсь лбом о землю, набрав в рот снега.

В кармане дёргается плеер, надеюсь, не разбился, так сложно найти хороший дешёвый кассетник. Прогоняю из головы собственнические мысли. Подумай, блять, сперва о себе, а потом о вещах. Я сам по себе вещь в себе. Как же нахуй смешно, Канта ты кроме этого так и не понял. Зато я знаю три закона диалектики. Хуелектики.

Ноги дрожат, окунувшись в наваленный под ивой снег, ладони собирают горсточки снега, глаза моргают, создавая ресницами японские садики на снегу. Живой. И плеер цел.

«Могу слушать одну и ту же песню раз за разом в течение недель и месяцев, жить „Русским полем экспериментов“ было чудесно, лечит любые раны. Главное, чтобы песня была долгой, не приедалась, не входила в окружающий тебя фон, тогда чувствуешь в ушах наушники».

Распластавшись на кровати, перекрутив ноги пледом, смотрю в потолок. Потолки могут быть разными, но взгляд удлиняется. Создаёт тебе сфокусированный на чём-то коридор. Спина перестаёт изнывать, кровь без проблем двигается по телу, дышишь полной грудью. Потолок как небо Аустерлица, как же его раньше не замечал, этот потолок. Сделаю громче.

Просто лежишь и вспоминаешь вкус чая.

Да… Раньше я не осознавал, но было круто.

Как я свернул не туда, всего девятнадцать лет, а мыслями похож на спившуюся двадцатилетку. Повернул бы не туда, лежал бы в другом месте. То есть я мог уснуть не в то время и место, как Гоголь, и оказаться?.. Мог. Тогда зачем мне ложиться спать, на часах всего… четыре ночи, на улице всё ещё темно. Состояние опьянения схоже с состоянием длительного недосыпа. Мы это уже проходили, в обеих ситуациях просыпались живыми. А в армии подъём в 6 утра. Бля, точно, армия.

За окном какого-то чёрта галопом пронеслась лошадь с наездником, на детском саду напротив клубился флаг Республики Сербской. Кактусы на подоконниках не могли уснуть от летящего в окно снега, поддувавшего их горшочки. Периодически раздавались крики пьяных школьников, выбравших свой путь в этой жизни. Саморазрушение, а могли бы взять и почитать хотя бы Хайдеггера, были бы в моде. Может, уже написать методичку активистам, где будут все знакомые лозунги последних лет? Лозунг – он ведь ведёт человека. Ты кричишь «вперёд», прощупывая почву и сердца. Хорошо бы её написать…

Было бы интереснее всего стать средним, не очень хорошим, но и не очень плохим творцом, не переходящим границы искусства ни в ту, ни в другую сторону. Но как же такую позицию экспонировать перед читателем…

Чем больше ты перед сном думаешь, тем скорее он тебя заберёт в своё царство, чтобы ты себя бесполезными выхлопами не удушил.