Лика Конкевич - Дикарка

В этот момент я замечаю, что уставилась в одну точку, где мамины руки складывают пододеяльник и тут слышу смех брата. Я смотрю на него исподлобья (прямо в наглую ухмылку), готовая запустить невидимыми искрами. Но, вместо этого, у меня изо рта вылетает так звонко, прорывая тишину:

« Пи-да-рас !!!»

Утюг грохается об пол.

Мама в ужасе роняет гладильную доску. И тут мои губы разбиваются об ее пальцы.

Белью повезло больше, а я чувствую вкус железных прутьев нынешней зимой. От них мои губы отрывали вместе с кровью воспитатели в садике, когда мы гуляли на прогулке. Они еще не зажили до конца. Я перед сном любила заботиться о них, нежно облизывая ранки. А теперь придется делать это снова. Жаль….

Этот липучий случай меня ничему не научил и я продолжала испытывать терпение своей матери.

Однажды я вылила себе на волосы прямо из папиного флакона одеколон. Глаза щиплет, я ору. И мама орет. Я от боли, а мама от страха и растерянности.

А вот с братом экспериментируем. Достали из серванта стопку с семенами красного жгучего перца. Брат сидит не шелохнувшись, а я перебираю пальчиками, а потом тру глаза. Ору. И мама снова орет. Я опять от боли, а она от ужаса.

Летом накануне сентября я прибежала счастливая, нажравшись гудрона прямо из строительной бочки, с предательскими следами от него на новом платьице. Мама орет. Я молчу. И не понимаю, почему, ведь эта черная жвачка такая вкусная.

Очередным осенним сухим днем, вскоре после своего шестого дня рождения, я решаю, что такая мама мне больше не подходит. Договариваюсь в группе с одной девочкой, а вечером вприпрыжку топаю к ним домой.

Тетя Лена оказывается бдительной и на полпути выясняет, кто я и зачем иду с ними. Я без тени смущения говорю:

« Буду жить у вас, потому что вы добрая мама, а моя – злая ».

Так я оказалась снова дома. И наша жизнь впятером потянулась стабильной для меня чередой разных событий.

С рождения я сплю с бабушкой. Жизнь в бараке: это единственная комната с двумя кроватями (одна для мамы с папой и, через коврик, наша с бабушкой). Панцирная сетка полуторки и ежедневная возможность раздавить меня толстой бабушкиной рыхлой тушкой ночью. И в маленькой кроватке братик.

Но даже переезд в двушку не отменил однопостельных ночевок. Мама с папой перебрались в одну комнату, а я обосновалась в спальне, с бабушкой и младшим братом.

По вечерам смотрю, как бабушка расстилает кровать, прыгаю рыбкой к ней под бок, и она начинает рассказывать свои сказки. Таких сказок я больше не слышала нигде. Они были такими длинными, что я не успевала дослушать до конца и ждала вечера, чтобы услышать продолжение. Только бабушка не знала на каком месте я засыпаю и начинала сказку заново.

Днем во дворе я активная заводила и двигатель идей.

Сцены с нашими концертными выступлениями регулярно располагаются под окнами дома; приюты для животных под окнами милиции; собирание выброшенных на больничную помойку капельниц и плетение чертиков из них; просмотр диафильмов всем двором на втором этаже большого и уютного подъезда; перепрыгивание через вырытые ямы, заполненные искореженными трубами и водой.

Ребенком я ловлю то, что в воздухе. Полной грудью и открытым сердцем.

Помню ощущение своей руки в большой папиной ладошке. Она теплая, в местах даже горячая. Мягкая и плавная. Когда мы с ним идем, перед моими глазами танцуют наши руки. В них столько чувства. И мне хорошо.

Мамина ладошка другая. Она колет меня и тянет вперед. Резковатая и часто болезненная. Когда она перестает дергать, мне хочется задержаться и почувствовать за холодом тепло. Но мама отрывает свою руку и моя зависает в мерзлом одиночестве. Больно…

Я мечтаю о куклах.

У моей подружки Нади из третьей квартиры (она в аккурат под нашей седьмой) целых два пупсика. Мы выходим в подъезд и играем в домик. Устраиваем из маминых платков и пледов шалашик.

Это уютное волшебное местечко под лестницей, ведущей на чердак. Мы приступаем к созданию уюта в нашем домике. Мягкие постельки из носовых платочков и набитых ватой детских носок. Шкафчик с одеждой для пупсиков.

Подружка вручает мне играть всегда вторым пупсиком. Я рада и ему, хотя всегда мечтаю о первом. У него шевелятся и ручки и ножки. Можно одевать штанишки и усаживать его. А тот, что достается мне, со слитными ножками (как у русалочки). И смотрит на меня нарисованными маленькими глазками.

Я оживляю их и успокаиваю своего пупса. Говорю о том, как скоро вырастут его ножки, и он сможет ходить ими. Как сошью для него брючки, и он будет самым красивым мальчиком на земле.

Честно, до сих пор не понимаю, какой весомой должна быть причина, чтобы не купить мне, маленькой девочке, такого пупса за девяносто копеек? Это же бидон молока, буханка хлеба и три булочки с ванилью. Дело было не в деньгах..

Помню свое ощущение долговязости и худобы.

У меня такие в унисон моим ногам белые гольфы. Мне они не нравятся. За нескончаемость. И за то, что они похожи на женские чулки. Такие уродливые женские чулки (кстати, я ведь и никогда не смотрела в сторону чулок, когда выросла).

Как мама этого не видела, когда покупала?

Я их натягиваю на все коленки. В сочетании с короткой школьной формой и фартуком это смотрится отвратительно. Эти гольфы появились в моем детском гардеробе еще в садике. Я тогда уже их не любила. За то, что они не как все другие гольфы девочек.

Я была одна такая. Для моего сознания было понятно, когда гольфы доходят до той части ноги, где начинается коленная чашечка. И эту «мордочку» они уже не прикрывают. А здесь ощущение, что мастер решил довязать до колготок, но ниток не хватило. И вот получились такие «перегольфы» и «недоколготки».

Позже, когда я выросла из всех детских колготочных размеров, мама покупала самый большой размер в «Детском мире», обрезала следочки и распускала ряды так, что колготки увеличивались, обретая красивый раскат прозрачных дорожек вдоль ноги. Я очень гордилась такими ажурными ножками.

Это было в двенадцать моих лет. Помню, что подружки приходили к нам домой со своими купленными колготками и просили маму научить делать так же.

Отращивать волосы и собирать их в косички я стану в начальных классах школы. Заплетаю их сама, неумело, кривыми проборами, а потом иду в школу. Причем с таким достоинством, словно у меня не банты на голове, а принцессная корона. Позже, классе в шестом, у меня уже выходят складные прически из косичек, переплетенные красивыми бантами.

Мама заботилась об этом. Бантов у меня много. До сих пор вспоминая, мои кончики пальцев тут же откликаются и выдают в мозг фактуру их ткани, глаза видят цвет, а до моего носа доходят их запахи. Каждого отдельно.