Лика Конкевич - Дикарка

Я понимала, что сейчас произойдет то самое: знакомство. Один подходит ближе и говорит, смотря мне прямо в глаза:

« Привет, я Семен !» и улыбается. А меня парализует. Стою как высохшее дерево, убитое, но не сломленное. И тут из моего рта (где-то далеким слуху) выпрыгивают мои собственные, произнесенные резко, слова: « Ну и что? Теперь ссать в потолок и кричать «фонтан?!!»

Зависает гнетущая пауза. Надька прыскает смешком первой. Я стою в кипящем гневе красная как переспелая малина. Двое разворачиваются и уходят прочь в молчаливом шаге.

И тут рассеивается воздух, картинка становится более ясной и я слышу звонкий голос Надьки: « Ну ты и дура, Маккина» …

Я сижу на обратной стороне неровного деревянного подоконника и смотрю внутрь комнаты.

Там подружка включает пластинку из фильма «Мэри Поппинс, до свидания».

Я отворачиваю голову, закрывая на ходу глаза.

Да, я снаружи забралась в ее распахнутое до предела окно первого этажа. Жара. Старая краска шершавит мои пальцы и я тяну нос по воздуху вверх.

Выше и выше. Оттуда доносятся ароматы липкой молодой зелени тополя вперемежку с сиреневым кустом чуть поодаль.

Делаю глубокий вдох и за этим слоем уже движется следующий, мужской. Одеколон «Тет-а-тет» в сочетании с папиросным дымом «Беламорканала». Он не отталкивает. Наоборот, добавляет в природную чистоту немного здоровой мужской агрессии.

Дышу.

Вдох. Глубже. Волна ударяет прямо в грудь и проваливается по свободной трубе внутрь, до самого пупка.

Это свежесть.

Чистый лен, белый и обнятый утюгом. Совсем недавно. И ниточки тонкого полотна идут параллельно друг другу и связываются ровным шагом своей хозяйки. Да, я уверена в том, что обладательница этого льняного костюма женщина. Я очень рано научилась читать энергетику.

Не знаю, кто она. Мои глаза по-прежнему закрыты и я продолжаю чувствовать мир носом. И кожей.

Улыбаюсь. Такое общение с миром для меня очень теплое и приятное. Искреннее и близкое.

Об этом не знает никто.

Раньше мне казалось, что так видят мир все. Когда поняла, что иначе, мне не пришло мысли поделиться своим открытием.

Еще один глубокий вдох и становится тесно в своих летних «лодочках». Я скидываю их и прислоняюсь освободившимися горячими ступнями к еще пока прохладному бетону. Стена.

Пальцы продолжают возиться с многочисленными гривами вздернувшейся краски на раме. Ноги благодарно принимают мой порыв освободить их из обувного плена.

…До меня доносится « но откладывать жизнь никак нельзя….но знай, что где-то там кто-то ищет тебя среди дождя …»

Подружка подпевает и вместе с ее голосом я слышу монотонное « кхх… кххххх ». Рисует…

И я снова улыбаюсь.

Болтаю ногами, которые уже на низком старте и готовы к побегу.

Всего в нескольких метрах мой нос чует бархатную поверхность сладких солнечных шляпок и спешит туда.

Я спрыгиваю с подоконника, открывая глаза и бегу, босиком, через свежую траву, к кусту акации. Там аппетитными ровными рядами флейт висят стручки.

Я прикасаюсь к ним подушечками пальцев, чтобы уловить тот миг, когда они устремятся ко мне. Снова наощупь выбираю самый упругий и спелый плод. Аккуратно, останавливая время, тонким ногтем проникаю внутрь и провожу чуть заметно вдоль… « вжих » и мягким пальцем освобождаю стручок от горошин.

Теперь нужно чуть откусить, медленно и бережно, с обоих концов. Свистеть на стручке акации, что может быть прекраснее в это жаркое подростковое утро?

Это трагичное событие в моей жизни.

После неожиданного увольнения тренера нам в наставницы поставили одну из наших же участниц труппы. Это восемнадцатилетняя девчонка, которая издевается над нами. Мы уходим с моей подругой. Стали бегать по утрам по несколько кварталов перед тем, как пойти в школу на занятия. Я растолстела и при росте 162 см вешу пятьдесят кг.

Очень сложный период моей подростковой жизни начинается дальше. Параллельно разворачиваю момент ожидания писем от Вадима с одновременным участием в моей жизни мальчишек.

Однажды на пробежке мы с подругой пробегали мимо телефонной будки и я забежала в нее, дурачась. И увидела пять цифр. Пальцы сами потянулись к трубке, нарыли в кармане двухкопеечную монетку и набрали номер. Женский сонный голос ответил мне « Алло » и я тут же спросила Костю (так было написано под цифрами).

Мне сказали, что Костя еще спит, а я пшикнула от удовольствия и собственной наглости, и положила трубку. Мы побежали дальше, но на следующее утро я снова проделала то же самое.

В этот раз женский голос позвал Костю. Мы познакомились. Оказались из одной школы, только он на два года старше меня.

Он был прост и сразу сказал об этом, а я не раскололась в своем возрасте (мне на тот момент тринадцать) и продолжала названивать ему во время пробежки каждое утро.

Оставалась таинственной незнакомкой из его школы. Меня это очень забавляло. Я высчитала его. Смотрела за ним. Как он двигается, как общается с ребятами из своего класса.

Честно, на сегодня даже не вспомню, чем закончилась эта история.

Помню одну зиму.

Дверь в цирковую студию я захлопнула снаружи своей бескомпромиссностью и гневом (в гневе я до сих пор невыносима и ужасна).

Тогда это усугубилось тем, что непереносимые чувства оставались внутри. Они пытались успокоиться в этом тесном пространстве, но тщетно. Бурление сопровождалось несуразными выбросами в семью, на подружек и тех, кто случайно оказывались рядом.

Было ощущение, что я не могла управлять своим гневом и совершала дурацкие поступки. Могла замкнуться и уйти в себя, зажимая свои и без того неразделенные чувства.

С какого-то момента я начала бесконечно есть.

И вот одной многоснежной зимой я очутилась в просторном зале, по периметру увешанном зеркалами с танцевальными перилами. Помню много женщин, катушечный магнитофон и себя, одиноко сидящую на длинной пустой скамейке у выхода, почти у самой двери. И маму в красивом польском купальнике. Для занятий аэробикой.

И себя, обреченно идущую за ней.

Туда и обратно.

Всю зиму продолжались эти движения, пока в последней для себя обратной дороге я не услышала разговор мамы с ее подругой (они вместе ходили на аэробику):

– Почему ты дочку с собой берешь? Она стесняется присоединиться к группе? – спросила маму тетя Тамара.

– Да нет. Я ей и не предлагала. Беру потому, что Толя замучил меня своей ревностью, – неожиданно услышала мамино признание.

Мне стало так больно. Я сжалась, остановила в себе гнев и задержала дыхание. Пыталась идти медленнее, но мой слух идеально доносил их бурно мчащийся диалог:

– Так как тебя не ревновать, Людочка? Вон шубку какую купила, ни у кого такой нет. Ты в ней как куколка. Выглядишь шикарно. Наши мужчины в цехе с ума от тебя сходят, – продолжает мамина подруга.