Лика Конкевич - Дикарка

До сих пор, когда слышу щелканье люминесцентных ламп на высоких общественных потолках, меня сразу уносит за мою третьеклассную парту. И я чувствую только мне уловимые ароматы принадлежности к группе. Вдыхаю с особым наслаждением и трепетом в груди.

Накануне четвертого класса мама поручила нам купить фломастеры. В то время это был большой дефицит.

Заграничные цветные мокрые карандаши продаются только сегодня в «Детском мире» на другом конце города.

С нами увязался Сережа, наш сосед и друг Жени. Мы благополучно добрались на рейсовом автобусе до места. Пацаны увидели в доме напротив вход с игровыми автоматами и у них загорелось все. Брат (каким-то образом) уговорил меня:

– Лика, ну ты пойми! Так у нас будет всего одна пачка фломастеров, а так две. У каждого своя!

Он знал чем меня взять. Я почти сдалась, но мое лицо пока не соглашалось. Стояла, поджав губы и, смотря на него взрослым упреком /я видела, как это делает наша мама/:

– А, если?…

Но он не дает мне договорить и приводит новый аргумент. В итоге, наши общие деньги перетекают в его ладошку и он шумно вбегает в открытую дверь игрового зала.

Я остаюсь снаружи и терпеливо жду на лавочке рядом. Не знаю, сколько времени проходит. Мне нравится мое одиночество и я быстро нахожу применение свободному времени.

Рассматриваю птичек на ветках, мелкие цветочки в траве.

Прямо сейчас мне увиделся рисунок на асфальте и я иду его разглядывать. Приседаю на корточки и мне становится мало одних глаз, чтобы любоваться картиной неизвестного художника.

Подключаю пальцы.

Очень осторожно, словно могу стереть штрихи на асфальте, дотрагиваюсь еле слышно подушечками своих пальчиков. Мне так хорошо в этот момент. Чувствую шероховатости и неровности. Именно пальцами слышно, как чуть выше выходит дорожка синего мелка. Закрываю глаза от удовольствия и щебет птичек дополняет мой восторг.

И надо было в эту самую блаженную секунду разорвать гармонию звучания резким шарканьем раздражающего шага. Я открываю глаза и прямо передо мной пара ботинок. Детских, растоптанных, пыльных ботинок. Тут же до меня доходит, что эти ботинки из нашего коридора. Брат… Он еще не успевает ничего сказать, как и я еще не успеваю посмотреть на него, но все становится понятным.

Денег больше нет.

Медленно приподнимаюсь с колен, машинально стряхивая прилипшие еловые иголки. Встаю близко напротив него и смотрю. В лицо. В упор. Как могу. Он опускает голову еще ниже. Сережа даже не приближается к нам. Стоит в стороне, словно не знает нас.

В моей детской голове закручиваются вихрем мысли. Становится очень страшно. Я здорово наперед боюсь маминого гнева. Он обязательно спустится на меня. Именно я была в ответе за эту сумму и купленные фломастеры. Еще чувствую, что очень сильно злюсь на брата сейчас. А потом на себя.

Глупая, самая глупая и наивная девчонка на свете. Как верить этим безответственным существам-мальчишкам, когда у них в мозгах одни игрушки? Параллельно с этими мыслями врывается еще одна. Стремительная и убивающая все предыдущие: надо украсть эту коробку фломастеров.

Дальше мои ноги и тело работают совершенно отдельно от мозга. Мой внутренний голос так боится и кричит внутри. Он не пускает в помещение «Детского мира». Но я упорно иду. Встаю в длинную очередь. Мальчишки остаются ждать меня снаружи у входа. Очередь, как назло, двигается так медленно. А моя совесть почти сожрала весь мой детский мозг за это мучительное ожидание. Но я упорно стою и медленно двигаюсь за тетей впереди меня.

У прилавка рядом с кассой замаячили коробки с заветными фломастерами. В висках застучало так сильно, что кружится голова и я начинаю зевать. Мои уши закладывает и вакуум, который я буду чувствовать на протяжении всей жизни в такие моменты, когда мозг даст команду « Не присутствовать », распространяется по всей ушной раковине.

Я не могу дышать и воздух задерживаю внутри себя, жадничая отдавать обратно. Вот мокрые карандаши в моих руках. Я держу их. Застучало еще сильнее. Начали дрожать ноги. Пальцы на руках покрываются противной испариной. Пытаюсь вчитаться:

«Чехословакия. 1984 год выпуска. 16 цветов»

Цветные колпачки и белые «брюшки», на которых написаны пока неизвестные мне буквы и цифры «семь-восемь-семь-ноль».

Они стоят у меня перед глазами и сегодня. А тогда я была в моменте от побега с горящей от стыда коробкой. Меня возвращает в реальность женский голос, стоящий прямо за мной:

– Девочка, ты будешь брать фломастеры или нет?

Я возвращаюсь в реальность. Взглядываю назад, потом на кассу и понимаю, что подошла моя очередь. Молниеносно бросаю карандаши обратно на прилавок и вылетаю из магазина…

В этот день я переживу такое сильное чувство стыда перед мамой, перед братом и его другом, и перед очередью в магазине, что даже сейчас закладывает уши.

А дома я возьму мамин гнев на себя и скажу, что деньги я потеряла.

В сентябре четвертого класса к нам пришли две новеньких девочки. Надя и Наташа.

Я загадала, что подружусь с Надей /мне заранее нравилось имя/. Помню как подошла на крыльце школы к ней, белокурой, в толстых линзах, голубоглазой девочке, и назвала ее по имени. Но услышала голос позади себя:

« Надя – это я ».

Обернувшись, мне представилась нелепая картинка: долговязое, в тесной форме, конопатое стриженое, с рыжеватым отливом, создание. Первое мгновение казалось, что это розыгрыш и мальчика переодели в девочку, чтобы позабавиться. Но тут не до забав. Девочка Надя всмотрелась в меня круглыми зелеными глазами и тем еще больше стала похожа на олененка. Отступать некуда.

У моей подруги оказалась совсем печальная история.

Их с братом увезли из Башкирии от любимой бабушки. Надю совсем не привлекала перспектива жить здесь, на одной территории с мамой Клавой. Позже я узнаю, что их семья обосновалась в комнате барака рядом со школой. В ней шумно и дымно, а еще пьяно. У меня ощущение, что круглосуточный режим веселья включен именно здесь, в этой женщине. Мне так жаль подругу. Я не могу выдерживать в такой обстановке нескольких минут и сбегаю на воздух, а ей приходится там жить.

Мужчины меняются в мамКлавиной жизни со скоростью звука, и между ними она особенно жестока к Наде.

Избитая шлангом от стиральной машинки, она приползает ко мне. Вырвавшаяся из пьяных рук очередного «папы», с очередным засосом на детской шее, она снова спасается у меня. С утра субботы до вечера воскресенья Надя моет, стирает и убирает в родительском бараке. Я жалею ее и часто зову к себе отдыхать, кушать и просто поспать. Позже она у меня и ночует, вздрагивая от случайных звуков и надвигающихся сумерек…