Олег Новокщёнов - Архив барона Унгерна

Тем не менее, издевательские рецензии не смутили Моргенштерна, он, по собственному выражению, почувствовал за спиной крылья и потому уже не мог остановиться. Новый 1923 год он встретил в кабинете, трудясь над реконструкцией прозы Р. Ф. Унгерна. Не взирая на сверхнапряжение, ученый яростно штурмовал сонное царство Мнемосины посредством ноотропных препаратов и стимуляторов, которые приготовлял тут же, ни на шаг не отходя от рабочего стола. Кабинет был завален охапками сушеных трав, книжный шкаф заставлен стерильными ретортами и аптекарскими склянками с ингредиентами микстур, а воздух наполнял густой, дурманящий аромат tinctura gratægi [26] Настойка боярышника (лат.). . Четыре ночи без сна и почти три недели тотальной мобилизации биологических ресурсов довели Моргенштерна до последней черты. 2 января 1923 г. его бесчувственное тело было обнаружено И. Волноноговым и Л. Яжборовским, зашедшими поздравить друга и пропустить по рюмочке великолепной сливянки.

Тяжелое нервное истощение не позволило Моргенштерну завершить задуманное. Кроме того, не оправдались его надежды, связанные с кругом парижских друзей барона Унгерна. Французские литераторы не желали с ним сотрудничать, подчеркнуто игнорируя его письма и телеграммы с мольбами о помощи. 1923 г. и первую половину 1924 г. он провел на больничной койке, глубоко переживая неудачу. Несмотря на строгий запрет врачей, приятелям удалось наладить снабжение его текущей периодикой, из которой он с величайшим изумлением узнал о чудовищной профанации, предпринятой его почти однофамильцами Маргенштернами. Не только Франция, вся Западная Европа была охвачена ажиотажем, вызванным появлением на свет новой науки – унгерналистики. Реакция Моргенштерна была молниеносной: он разослал знакомым и коллегам, с которыми еще не была утрачена связь, свое опровержение псевдотеории и предостерег их от пагубного легковерия в отношении тех, кто был для него bêtes noires [27] Объектом ненависти (франц.). . Так, в письме сэру Перси Элиоту Хидденботтому он писал:

«Не нахожу объяснения той нелепой и гнусной лжи, которую распространяют некоторые люди, известные своим эстетическим инфантилизмом, идейной маргинальностью и научной иррелевантностью. Я в который раз спрашиваю себя: кто они? Эллинизированные маргианцы? Ромеи, вкусившие варварские запреты? Крестоносцы, принявшие чуждую веру? Испанские сефарды? Кредиторы арагонской камарильи в Неаполе? Феррарские кондотьеры-клятвопреступники? Папские провокаторы в Унтервальде? Швейцарские мортусы при дворе Филиппа Красивого? Вожаки брабантских гугенотов? Гёзы-конформисты? Соглядатаи австрийского кесаря в покоях Бранденбургских курфюрстов? Заскорузлые ортодоксы, замыслившие посягнуть на романтический ореол принца Гомбурга? Оголтелые прусские юнкера? Вопрос об их генеалогическом древе запутан не менее, чем ирригационная система Мервского оазиса, однако следует признать: они создали ужасную мифологему, не имеющую никакого отношения к барону Унгерну, породили bellua multorum capitum [28] Многоглавое чудовище (лат.). , своего рода дрессированного гомункула, – passez moi le mot [29] Простите мне это слово (франц.). – коего теперь, удовлетворяя свои похоти, мясницки препарируют самыми кошмарными инструментами, какие только можно сыскать» [30] После этого во многих отношениях примечательного письма во французской печати развернулась острая полемика между Алоизием Моргенштерном с одной стороны, и Бенедиктом, Вильгельмом и Гедеоном Маргенштернами с другой. В пылу дискуссии противники не брезговали никакими аргументами и из статьи в статью переходили на личности. Достаточно сказать, что Моргенштерн называл братьев «немвродами», а те, в свою очередь, с плохо скрываемым ехидством именовали его «Эриком Яном Хануссеном унгерналистики». .

Бесконечные печатные, словесные и эпистолярные баталии подорвали здоровье Моргенштерна, тем более что публицистические памфлеты и выступления ex cathedra [31] С кафедры (лат.). не были его единственным занятием. Отказавшись следовать рекомендациям врачей, он в 1929 г. приступил к написанию новой книги, адресованной рафинированному английскому читателю и озаглавленной "The aesthetic testament of baron Ungern" [32] «Эстетическое завещание барона Унгерна» (англ.). Книга так и не была закончена по причине неуклонного ухудшения состояния здоровья автора. . Из-за недостатка денежных средств он вынужден был параллельно заниматься переводами Хаусхофера на английский и французский языки. Однако переводы отнимали много времени и не доставляли почти никакого дохода. Тогда Моргенштерн с подачи Волноногова и Яжборовского решился открыть собственное учебное заведение – Школу русского миманса. Как отмечали «Русские новости» в обзоре театральных новинок,

«редко кому-либо доводилось видеть что-то подобное: три серьезных, уже немолодых человека, напялив усы и бороды, отвратительно кривляются и совершают нелепые акробатические кунстштюки… глядя на это безобразие, творимое contra jus et fas [33] Против права и нравов (лат.). , решительно не понимаешь, о чем думает полицейский департамент» [34] Русские новости. – N6, 1930. .

Вслед за появлением многочисленных анонимных доносов полиция потребовала закрыть Школу русского миманса ввиду явного антиобщественного характера этого учреждения [35] Эти события происходили на фоне сложного политического и общественного климата, вызванного выстрелом Горгулова в мае 1932 года. . Товарищество «Табль-дот» оказалось на грани нищеты. Всю вину за бедственное положение Моргенштерн возложил на штабс-ротмистра Волноногова.

Ипполит Волноногов вел в Париже беспокойную жизнь. Пренебрегая условностями, он разгуливал по rue Daru в коверкотовом пиджаке и бумазейных кальсонах строгого покроя, шокируя обывателей, устраивал безобразные сцены в респектабельных ресторанах, позволял себе появляться в опере в изношенном домотканом пончо и дипломатических чулках неопределенного цвета, совершал дикие ночные вылазки, во время которых шествовал по набережной Сены с факелом в руке, весь с ног до головы закутанный в безразмерный воротник из меха алтайской выдры, и горланил непристойные матросские песни. Наконец, он все время пил. Подобная безалаберность привела к тому, что вокруг него стали собираться разные проходимцы и темные личности. Так в одном из вечерних дансингов Волноногов сошелся с неким Сомбрерито [36] Псевдоним известного парижского фотографа Эльсомбреро де Треспикоса. , подпольным торговцем, снабжавшим весь Париж кокаином, вывезенным то ли из Монтерио, то ли из Монте-негро. Пытаясь уберечь друга от падения, Моргенштерн написал ему письмо, резкое, но справедливое.