Элена Греко - Там, где…

– Ой, Юлечка в синем платьице с белыми цветочками по подолу – прям чудо! Помню, да! – размечтался, походил, сел на стул прямо передо мной, улыбается. – Потом тебя… потом ты… – Да, была авария, долго вылеживался. Дураки были, – потемнел. Вспомнил, видимо, чувиху, погибшую тогда на его моцике. Хоронили в белом – все перешептывались, что это его невеста была, а потом выяснилось, что так всех девушек незамужних хоронят. – А она… твоя была? – все-таки отважилась спросить. – Нет, девушка друга. Просилась очень порулить… Эх. Дурак, не смог отказать… – Да… – чуть не сказала «это важно», хотя здесь нужно другое: – Я с тобой. Эй, Олег, я здесь. Встряхнулся, собачонок. Ой, у него ж… – Ой, а у тебя ж песик был!

– Он и есть! – разулыбался, просветлел. – Йорик. Тирекс. – Кааак? – меня опять пробило на ха-ха. Оживился: – Мы с другом все думали, совещались, как эту мелочь наречь, и он предлагал всякие динозавровые кликухи, говорил: такой забавный чудик, надо как-то… гордо. И вот – придумали назвать, как тиранозавра рекса. Но Рекс не прижился, сократили до Тирека… – Как охх… клево!

– Да прям охх, это ты точно подметила! – Зарделся от удовольствия и продолжил на позитивчике: – Так что, я предлагаю тебе у меня пожить. Сколько хочешь, правда! У меня места много, кроватку сам завтра перетащу, приеду встречать, чин-чинарем, а? Юляш! – Давай так, Олег: ты приезжай, но поеду я к маме. Сначала! – увидела, как скуксился, и палец выставила. – Сначала – к маме. Потом – рекогносцировка. Ты ж видишь, если даже была у тебя, не вспомню, что там и как. – Мда, хотя слово «рекогносцировка» легко вспомнила. Легкооо, – пожурил пальчиком, но видно было, что расслабился чуток. – Тогда я поехал. И послезавтра буду. Да? – Ага. И еще как мы… – …Что? – затормозил у порога комнаты, не видела его уже, но тем лучше.

– На море. Помнишь? Как я тебе песенки пела неприличные. Про короткую серую юбку и пиратиков-пиратиков. Нам лет по четырнадцать уже было, по-моему… – Не помню, что за песенки, но краснела ты мило! – развеселился, чаокнул и хлопнул дверью. Сержик заскрипел, разразился. Ну, вот и успокаиваю с тех пор, уж полчаса как. Разнервничался, поди, из-за отчима. Я так и решила сразу: пусть будет. С ключами-то. Но отчество будет от Гео.

Серж Георг Ольм. Гордо, да.

А как еще-то?!

Только так!

Серж Георг Ольм пока кряхтит и тужится, а когда все наладится, он станет статным, как папа Гео, мальчишкой… Я, правда, Гео-то мальчишкой и не знала никогда. Ему сейчас чуть больше сорока – сорок два, кажется… Расцвет, кароч. Самый смак. Спрашивала его, зачем с девчонкой связался, руки раскрыл – у девчонки головешка-то ого-го, философская! Поп… деть обо всем…

Мы и п… дели. Об этом и о том. Под музыку Вивальди! – старая песня, знаю, даже здесь – старая, но ведь… как мем! И музыка была другой. Здесь, поди, и нет студий в подъездах… У нас прям на первом этаже – студия, какое гнездо запишется, те и приходят, музицируют. Инструментов, правда, пшик – только барабанная установка, тока кому она нужна, если машинка есть и комп… Но вот программа серьезная, и, главное, очень легкая, даже малыши бренчать прибегали с удовольствием! И слушать приходили. Вивальди, Стравинского, Прокофьева мы любили прое… ть – в прямом смысле: простыню и влажных полотенец принесешь – и вперед. Он любил симфонии, а я – хоралы всякие, сюиты, что постарше. Или, наоборот, Дженкинса. А финиширует – и мы с ним – вкл всякий джаз. Онанистический. И, если попрет – опять по Шостаковичу!

С животом стало чуть сложнее, но мне даже больше нравилось: не надо париться о фигуре, выделываться, он есть и есть, живот этот, вывалился так сладко и стыдно… Когда стыдно – сладко! Откуда это у меня? – вот и пойму теперь, в этом мирке, только психологам нашим уже не расскажу – некуда!

И вот. Это я говорю, когда кто-то проходит по коридору. Ялька, Гео, понимаете… вас нет со мной, и такое одиночество чувствую с этими птичками, ведрами, тарелками, пузырями ледяными…

С маман его поменьше.

С Олегом…

Ладно, посмотрим.

Живот был выдающимся, и неизвестно, как уберется этот курдюк висячий теперь. Вроде, крутит – значит, внутренности подбираются. А как был наполненным, был он самой сладострастной частью тела. Гео наглаживал, сзади пристроившись, и сверху, и снизу, и весь-весь – ох, Сержик, будешь ты тоже весь в любви, похоже!

Разденусь – и уже прет меня, такой аутоэротизм просыпался, как никогда. Но что вспоминать! Хотя, почему нет. Я же решила все вспомнить. А забываю! Например, про школу. Универ. Практику в сотах. Это прям надо фиксить. Но меня на любви к Гео клинит и клинит. Он ждал тебя, Серж. Ждал терпеливо. Знал ли о напалме? – да нет, даже они не знают в своем ПРОНПО, то есть противонапалмовом отделе, что, когда и сколько. Этим другой отдел заведует. Я в это вообще ни разу не лезла – а зря, наверное… Понимала бы больше. Хотя мы с ним – лирик и физик, я только рот раскрываю, когда он говорит, и немею всякий раз от его рук и глаз раскрытых, и рта улыбчивого, а ему нравится мое музыканство и стихоплетство: смешно прибегает и брыкается на диван, услышав мои звуки-му, а точнее, звуки моей му. Слушает, руки скрестив. Оч смешной, когда задумчивый! Стихи плохо воспринимает, морщится. Говорит, слишком это. Для него, такого четенького, слишком много пены.

Ну и ладно!

Зато и Пауль преклонялся, и Алекс.

Преклоняторов я себе завела тож.

Мне без этого сложно, хоть с самоценностью и работала много, но семейная система отягощенная, вот здесь прям видно – наркота, насилие, черте чо.

* * *

Итак, школа.

Здесь все также, по-моему, как в старых программах «Ералаш» и советских фильмах. Ну, только что не в галстуках, не со значками, а так… Руку поднять, дневник с головой дома забыл, пятерки эти, двойки… Чухня. Чухня! А программы? – смотрела я в инете. Зачееееем?! Ну, математика – понятно. Циферки. С циферками приятно манипулировать, всегда приятно, когда не за пятерки, но ведь тоже какой-то напряг с тренажем. Все какое-то очень разное, очень. Мне самой непонятно. Я никогда не была в математике ассом, но манипуляции с циферками прям обожала! А тут быстро бы разочаровалась, от этих задач и примеров.

Теперь тебе скажу ради Сергея.

Ему точно не стоит учиться в вашей школе! Ни в коем случае! Давай расскажу, как у нас, и ты поймешь всю дурь вашего образовательного стандарта. У нас – так: кабинки с компами и наушниками, общая библиотека, игровая, спортзал, мастерская, творческая, кухня, швейный цех, лаборатория. Музыкальная студия, конечно – как и везде, но со спецом. На улице – теплицы, гряды аграрные, живность типа свинок и коровок с бычками. Кабинетики небольшие для психологов и информатиков, директорская, столовая, медицинская. Записываемся на занятия в начале недели: галочки ставим в индивидуальных списках. Психологи их обрабатывают. Есть рекомендации: матем, например, или библиотеку посетить. Есть список лекций на неделе, на них приглашают, но не настаивают. Бывает, на лекциях тридцать чел сидит, а бывает, пара студентов. Лингвистика, естествознание, анатомия, психология, история, медицина, космология – такие основные области лекций. То же, в принципе, и в универе – но там, конечно, больше профессиональной говорильни. По темам рыщешь в компе, вопросы штудируешь – и сам задаешь. Потом на семинаре или колоквиуме обсуждаете. Например, мне на своем детоведении оч хотелось больше про столпов прошлого: Макаренко, Нилла, Щетинина – но когда углублялась, понимала, что там про детей – ноль минус один, одна эпоха. История!