Лили Скай - Волчица. До встречи в полнолуние

Я была слегка потрясена, услышав эту новость, когда вернулась после пар домой и встретилась с Юлей на пороге. Когда спросила у сестры, все ли нормально, потому что заметила, как сильно она побледнела. Она ответила: « Они умерли». Сперва я не поняла, о ком шла речь. Кто они? Она не сказала: « Мама и папа погибли», и только после моего уточнения Юля с трудом заставила себя это произнести. Я видела, как перекосилось ее лицо от отвращения к самой себе, что она не в силах выговорить эти простые слова, – даже сейчас, когда сообщала мне об их смерти. Я спросила ее обо всех подробностях, не демонстрируя при этом никаких эмоций, хотя их, в сущности, и не было.

Когда Юля рассказала обо всем, что знала, почему-то уже тогда стало казаться, что ехать к Мише придется именно мне. Лиза на тот момент лежала с температурой, и, разумеется, Юля не оставила бы дочь с тетей. Тетя Маша не смогла бы уехать, оставив больную внучатую племянницу только с Юлей, поскольку от меня толку не было бы и вовсе. Поэтому я поехала одна, радуясь возможности хотя бы на какое-то время побыть одной в поезде. Но перспектива жить наедине с Мишей – тем человеком, который только что потерял родителей, а я не испытывала при этом никакой скорби, который не видел меня пять лет и не переносил на дух, – просто удручала.

Сейчас я пыталась представить, как бы повернулась наша жизнь, если бы я продолжала жить с Мишей. Если бы тогда тетя Маша не ворвалась к нам в дом и не увезла нас с Юлей. Если бы я жила с Семеном, Луизой и Мишей, терпела разговоры за столом, которые меня не интересовали, кем бы я стала? Я бы смогла быть такой, как сейчас – неэмоциональной, просто черствой, – или каждую секунду своей жизни испытывала бы ненависть, злость и жестокость к тем людям, кто меня родил и вырастил?

Миша прервал мои мысли, так внезапно появляясь на кухне, где я ожидала его увидеть меньше всего. Мы уставились друг на друга, словно виделись впервые, после чего парень прошел к холодильнику и стал изучать его содержимое. Я старалась не поглядывать в его сторону, а продолжать делать заготовку для кексов, чтобы после поместить смесь на сковороду, если она здесь вообще имелась.

Миша достал из холодильника коробку сока и направился к столу, присаживаясь чересчур близко ко мне. Он изучал меня – я чувствовала это, однако не желала убеждаться. Его интерес понятен: в пятнадцать лет, разумеется, я выглядела несколько иначе – более незрелой и гадким утенком. А сейчас, хоть и не обладала формами Дженнифер Лопес, но все же параметры близки к идеалу.

– Что это будет? – Миша указал на смесь, и я повернула на него голову, не зная, как реагировать на резкую перемену его настроения. И часто с ним такое? Неужели он думал, что я стану подстраиваться под него?

– Что-то вроде кексов, – я пожала плечами, решив держать дистанцию и не позволять ему лезть ко мне с ненужными вопросами, чтобы затем снова выгнать теперь уже не из своей комнаты, а из квартиры.

– Ты умеешь готовить? Тогда мне повезло, что прислали тебя, – парень прикусил нижнюю губу, намеренно паясничал. Наверное, ему хотелось, чтобы я возразила, но этого не будет. – Вероника, ты работаешь или учишься? Или и работаешь, и учишься? Давай скажи мне, что ты – гордость для своей тети.

– Я учусь. На экономическом, если тебе интересно, – отвечала я довольно холодно, надеясь, что он поймет и прекратит задавать вопросы в подобном пренебрежительном тоне. – И отправила документы в твой институт, ты же это знаешь?

– Ага. Главное, чтобы об этом знал только я, – Миша поймал мой взгляд и неприятно ухмыльнулся.

В глубине души я согласилась с ним – не стоит демонстрировать всем окружающим наше родство. Зачем кому-то знать, что я его сестра и приехала с другого города, чтобы утешить после смерти родителей, с которыми, можно сказать, и не была знакома? Нет никакой необходимости выставлять все это напоказ.

– У тебя есть на что жить? – перевела я резко тему, бездумно помешивая смесь для кексов, которая уже и так превратилась в жидкую кашу. – В том смысле, что если нет денег, то придется…

– У меня есть деньги. Остались от папы.

Это было слишком очевидно. По закону мы втроем являлись наследниками имущества, если Семен не составил завещание – что навряд ли, – но все же я не возьму и рубля. В любом случае с завещанием или без все и так досталось бы Мише.

– Хорошо, – прекратила мешать, но посмотреть на Мишу почему-то не решалась. Он прожигал во мне дыру, словно знал, что я намеревалась спросить самое главное, но опасалась его реакции, потому говорила о вещах не столь важных. – Я могу спросить, как это произошло?

Миша громко засмеялся, будто был рад, что оказался прав, и откинулся на спинку стула, сжал кулаки. Некоторое время он молчал, а я не спешила торопить его – иначе не получу ответ уже никогда. Я судила по своему поведению, как я бы поступила, потому что в какой-то степени мы с ним мыслили одинаково.

– Дом сгорел, – пожал он плечами, и я была потрясена – даже с такой выдержкой и таким хладнокровием, как у меня, человек не смог бы сказать подобным тоном про смерть самых близких ему людей. – Говорят, замыкание. Секунда – и дом зажегся точно факел.

– Это ужасно. Можешь не говорить, если не хочешь, – старалась проявить сочувствие и по выражению лица Миши поняла, что его провести не так-то просто. Он слабо улыбнулся, после чего разжал кулаки.

– Зачем же ты тогда спрашиваешь?

Мы словно договаривали наши фразы взглядами, жестами и общались телепатически, потому что в его фразе я расслышала скрытый призыв заткнуться и не расспрашивать его о трагедии, которая все еще разрывала ему сердце, хоть и со стороны казалось, что это не так. В моих же словах он наверняка слышал равнодушие, которое я пыталась скрыть, но не настолько сильно, чтобы получилось.

– Встретимся позже, – Миша с шумом отодвинул стул и, хватая со стола открытую шоколадку, быстрым шагом покинул кухню.

Я только успела повернуть голову, как он уже растворился в коридоре, после чего послышался грохот закрывающейся за ним двери. Я даже не заметила, как он надел обувь и куртку – так молниеносно он передвигался с намерением поскорее покинуть мое общество.

Я была рада, что он оставил меня на некоторое время одну, тем не менее не покидало неприятное ощущение, что я не должна была заводить этот разговор. Если бы после смерти дяди Гриши меня допрашивали о подробностях его кончины, вероятно, я бы не стала говорить с этим человеком и после нескольких дней и месяцев. А сейчас со смерти Семена и Луизы едва ли прошло десять дней, а я уже так жестоко допрашивала Мишу. Это бесчеловечно даже для меня. Он еще не до конца осознал, что их больше нет, а я лезла к нему с расспросами.