Николай Мамаев - Океан 2.0

В номере снова светло. Вика тихонько похрапывала. По полу медленно прокатилась бутылка и с глухим звуком ударилась о ножку кровати. Кто-то или что-то задело ее. Сами по себе бутылки по полу не катаются. Зажмурившись от страха, я начал толкать Вику.

«Ну ты чего? Дай поспать!» – Вика отмахнулась рукой.

«Ты прикинь, мы во сне! Все это – во сне!» – я с силой тряс девушку. Раскат грома за окном сотряс стены. Из комнаты стремительно испарялся свет. В ужасе я замахал руками. А когда все погрузилось в черноту, решил, что умер. Но заорал будильник.

Вика испуганно таращилась на меня: «Ты как вообще?» В комнате стоял полумрак. По оконному стеклу сползали капли дождя. Из-за покачивающихся крон деревьев выглядывал Инженерный замок. И уж конечно, у нашего номера не было балкона.

«Мне сейчас такое снилось, ты не поверишь, – прошептал я, все еще сомневаясь, что вернулся к реальности. – Давай-ка спустимся вниз позавтракать, Виви?»

«Слушай, ты всю ночь крутился и стонал во сне», – Вика заботливо взяла меня за руку.

Пока Вика решала, что надеть для выхода, я уже натягивал джинсы. Хотелось поскорее убраться из номера. Честно, я не был готов провести здесь еще одну ночь и решил сообщить об этом Виви за завтраком. Поведать в подробностях о ночном кошмаре.

Девушка остановилась на джинсах и футболке. В знак одобрения я кивнул. Вот, кажется, и все.

Тяжелая дверь в номер захлопнулась за нашими спинами. Щелкнул замок. Мы шли по узкому длинному коридору в сторону лифта. Что это, мать вашу, значило? Что если я умер?

Внизу было многолюдно. Все диваны и кресла заняли гости, ожидающие заезда. Большинство сидели, уткнувшись в телефоны, кто-то просматривал небрежно раскиданные на столиках брошюры, а некоторые бесцельно бродили по холлу. Кстати сказать, нелепые детские рисунки, как и все остальные пейзажи, что мы видели вчера, больше не висели на стенах. Их заменили шаржами на городских знаменитостей. Прямо-таки выставка художника-карикатуриста. Парнишка за стойкой приветливо, будто старым знакомым, помахал нам. Вика ответила тем же. Мы вышли на улицу.

– Это будет стоить больших денег, но я все обдумал. Решение окончательное, – Птицын крутил между пальцев смятую пачку сигарет.

Люся смотрела на него с тревогой, боясь проявить неосторожность и ляпнуть что-то не то. Она не представляла, что беседа будет на такую деликатную тему. Девушка старалась разрядить обстановку вымученной улыбкой. Получалось не очень. Люся не могла ничего с собой сделать. А Птицын и не замечал собеседницы. Он говорил, впившись взглядом в красную кружку с чаем. Старательно и бесстрастно выговаривал каждое слово, показывал Люсе, насколько все серьезно.

– Вот ты никогда не воспринимала всерьез мои желания. Поверь, сейчас это не какое-то дурачество. Это обдуманное решение психически зрелого человека, – продолжал Птицын, – и говорю тебе обо всем этом только потому, что ты единственный близкий мне человек. Можешь вообще ничего не говорить. Мне нужен слушатель.

В кафе, кроме них, почти никого не было, только старик за барной стойкой в глубине зала и две девушки через столик, обсуждающие что-то очень важное в девять утра.

На прошлой неделе Птицын уволился – стал свободным человеком. Теперь он мог назначать ей встречи в любое время, ездить, сколько того требует душа, на встречи с психоаналитиком, бесконечно рефлексировать. Люся пообещала появиться на рабочем месте к обеду. Кто знал, что у Птицына на уме. Встреча могла быть короткой, а могла растянуться и на день, вполне привычно для их отношений. Белая блузка с коротким рукавом подчеркивала линию аккуратной груди, волосы убраны в пучок, в атрибуты строго делового стиля не вписывались только спортивные часы на черном резиновом ремешке. Голубые глаза внимательно рассматривали Птицына. Трудно было всерьез воспринимать все эти слова. Солнце лениво окрашивало золотом фасады домов напротив – декорации для совсем иного романа.

– Кстати, на следующей неделе финансовый вопрос будет окончательно закрыт. Я продаю обе квартиры. Ну и кое-какие сбережения имеются. Пока не знаю, сколько времени и денег уйдет на восстановление, но это тоже решаемый вопрос…

Птицын оставил в покое кружку, посмотрел на девушку и решительно спросил: «Ты поедешь со мной в Израиль? На операцию».

Напуская излишней строгости в интонациях, Птицын выглядел неестественно и комично, эдакий капризный ребенок, задумавший всеми способами добиться желаемого. Растрепанные отросшие волосы, пиджак на размер больше, ни с чем не сочетающаяся дурацкая желтая футболка под ним – настоящий чудак. Но в этом было нечто трогательное. По-детски трогательное, наивное и доброе. А Люся – единственная, кто разглядела это в сорокалетнем чудаке. Когда они были вместе, он был таким же. Всегда был.

– Поеду, – выдохнула девушка, – поеду.

Самолет набирал скорость. В ожидании взлета Птицын зажмурил глаза и вцепился в подлокотники. Люся, не глядя, листала на коленях бортовой журнал. Они оба плохо переносили перелеты, нервничали в самом начале – в момент, когда судно отрывалось от земли и, казалось, зависало в воздухе. Почему-то первой всегда приходила мысль, что вот сейчас должно произойти что-то страшное, что многотонный транспорт не преодолеет силы притяжения. Раньше они держались за руки. «Почему бы и нет?» – подумала Люся и взяла за руку Птицына. Тот вздрогнул и больше никак не отреагировал. Самолет оторвался от асфальта полосы и приступил к маневру. Какому, никто из них не хотел знать. Люся тоже закрыла глаза: «Я хотя бы не одна».

Табличка «Пристегните ремни» погасла. Защелкали замки, по салону в сторону хвоста пополз шорох. Из-под изогнутой брови Птицын взглянул на замок их сцепленных пальцев. С многозначительной ухмылкой посмотрел на Люсю. Неловкий эпизод смутил девушку, она убрала руку, теряясь в догадках, что означала эта его дурацкая улыбка. В ней был и детский восторг, и похоть. Птицын ничуть не смутился:

– Чтобы ты не думала, будто я конченый эгоист, я кое-что оставил для тебя. Дома. Когда вернемся, или вернешься, или не вернемся. На счет последнего, конечно, шучу, – по-мальчишески гоготнул Птицын.

– Это ни к чему, ты же знаешь…

– Нет, это долг, который хочу отдать тебе. За твое время, за помощь, за то, что столько лет ты возишься со мной будто с ребенком.

– Скажешь тоже, – отмахнулась Люся, – и не нужно ничего, все у меня есть.

– Машина и дача. Все это станет твоим, как только вернемся. Будут готовы документы. Пусть, наконец, будет по совести. Ты заслужила. Распоряжайся ими как захочешь. Захочешь – живи и катайся сама, решишь продать – продавай. Я ведь знаю, как у тебя с финансами, и очень хочу помочь. Хочу, чтобы ты решила хотя бы часть своих затруднений. Места там хорошие: и лес, и озеро, и тишина вокруг. Да что рассказывать, мы провели вместе там не одно лето. Грустно будет, конечно… – уголки его губ вдруг опустились, глаза уставились в одну точку – большую черную пуговицу на клетчатой юбке девушки.