Николай Мамаев - Океан 2.0

Первую половину пути Маша рассказывала о своей работе – архитектурных проектах, в которых, он, конечно, ничего не понимал. А затем она внезапно сникла, будто выдохлась. Погрузилась в себя, в мысли, а он – в воспоминания. Левина больше интересовал вопрос: рисует ли она до сих пор? Но почему-то слова не слетели с языка. Значит, еще не время. Зато из ниоткуда возник другой: случайна ли встреча?

Приехали. Дальше не проехать. Последние метры пешком. Холодный песок тут же попал за бортики кроссовок. Маша подхватила сумочку с заднего сиденья и спрыгнула следом. Левин обернулся. Ему вдруг невыносимо захотелось рассмотреть Машу, ведь он так и не сделал этого как следует. Мешали сумерки, а теперь и вовсе ничего не было видно, кроме очертаний покосившихся домов и странных силуэтов. Они поравнялись. Маша шла справа.

Шлагбаум, за которым в одиночестве осталась машина, деревянный настил на песке – невольные свидетели любовной связи. Великое озеро подрагивало мелкой волной, набегающей на песок. Великан спал. Сквозь разорванные ветрами небесные ткани светили миллионы звезд. Возможно, что сейчас где-то там, в одной из галактик, точно так же, взявшись за руки, стоят мужчина и женщина. Точно так же перед ними раскинулось море или океан, неважно какого цвета. И точно так же им светят миллионы звезд, а они мечтают построить лестницу в небо.

«Откуда же взяться новым сюжетам?» – думал я, сидя за рабочим столом у окна. Вечерние сумерки плотным занавесом опускались на город, и если солнце еще окрашивало медовым цветом верхушки кирпичных заводских стен напротив, то внизу, в переулках, уже вытягивались тени.

«Откуда же взяться новым сюжетам? – я опять задался мучившим меня вопросом. – Откуда ты берешь сюжеты для своих работ? Вероятно, они тебе снятся?»

«Конечно, снятся. Я говорила тебе не раз, а ты все забыл», – отвечала хорошенькая молодая девушка, переступая босыми ножками порог моего кабинета. Сделав шаг, она остановилась, как если бы опасалась нарушить гармонию вселенной чужого рабочего места. Умные серые глаза, расходясь от переносицы чуть шире обычного, внимательно смотрели на меня. Нет, никакого дозволения не требовалось, потому что она была моей вселенной и знала об этом.

«Зато помню, как подарил тебе цветы, а ты несла их как веник все свидание! Тогда я сильно дулся на тебя», – я подразнил ее в ответ.

«Я была твоей капризной принцессой», – прошептала девушка, устраиваясь удобней на моих коленях. Игривая искорка вспыхнула в серых глазах. Она изогнула спину и потянулась, вскинув вверх руки. Длинные каштановые волосы прикрывали аккуратные маленькие груди под прозрачной накидкой. Ни грамма пошлости.

«Не воспринимай буквально слов про сюжеты. Они рождаются не только благодаря снам. Помнишь, месяц назад я закончила картину со скачками? Лошадь впереди – Фру-Фру. Это чужая фантазия и только отчасти моя. В моих грезах она не падает и не ломает спину, вот так».

«А свои грезы я видел наяву. Видел тебя, сидящую на балконе летним утром с книгой. Я тогда только проснулся. Ты, верно, и не знала, что за тобой наблюдают», – я прижался лицом к теплой девичьей груди.

Незнакомый цветочный запах начинал витать в воздухе с ее появлением. Она будто сама состояла из них, из прекрасных лепестков, которых боишься коснуться, боишься сломать малейшей грубостью движения или одним лишь дыханием.

«А я наблюдала за тобой с балкона, пока ты спал», – засмеялась она, морща прелестный кошачий носик.

Ах, как бы мне хотелось иметь возможность останавливать ход времени. Если бы это было в моих силах, управлять минутами… Мы бы оставались такими же веселыми, как сейчас, нам не пришлось бы вновь расставаться, заново учиться любить или стареть. В конце концов, я бы не жил одними только образами, печальными и нежными воспоминаниями прошлого. Я с великим счастьем остановил бы минуты, потому что дальнейшие события не казались мне интересными, как и нерожденные сюжеты произведений.

«Предлагаю перебраться в постель, сюжеты подождут до завтра», – сказала ma belle и потянула меня к себе, ухватив тонкими пальчиками за ворот рубашки. Наши губы лишь слегка соприкоснулись. Она ушла. Таков был обычай.

Я нашел ее в спальне. Она лежала среди разбросанных по постели журналов и, по-детски болтая ножками, читала один из них. Я наблюдал за ней с любопытством, как за диковинным прекрасным зверем, которого прежде почти никто не видел и который принадлежал мне одному.

От умиления во мне взыграло любопытство и нестерпимо вдруг захотелось заглянуть в соседнюю комнату, где была ее студия, полюбоваться последней работой милой художницы. Но она просила не подглядывать и позволить завершить картину. Я не знал сюжета и мог лишь предполагать, теряясь в многочисленных догадках, поскольку ее воображение не имело границ. Но мне хотелось, чтобы на полотне, натурально или образно, жили мы, ведь кисть и краски вне времени, а любовь, к великому несчастью, бессмертна только в шедеврах мастеров.

О том, что Вика в Петербурге, я узнал от одного нашего общего знакомого, которого случайно встретил за ужином в «Мариотте». Подсев ко мне, Верцлавский рассказал, что девушка хочет провести выставку фоторабот в сентябре и просит его помочь с организацией. Сейчас она занята новым проектом и, пока ищет подходящую площадку для мероприятия, живет у подруги на Обводном канале.

Я знал этот адрес. Прежде мы дружили с Надей и часто проводили время втроем. Судя по всему, в Литве, куда Вика вернулась вскоре после как мы разошлись, ей не удалось устроиться, как хотелось, поэтому она снова приехала в Петербург. Странно, что девушка не искала применения своим талантам в Европе, где имела все шансы на успех. Но, конечно, за десять с лишним лет с момента нашей последней встречи, произойти могло все что угодно.

Мы познакомились на выставке довольно популярного в то время иностранного авангардиста. Я обратил внимание на девушку в длинном пестром платье возле одной из работ. Она внимательно изучала инсталляцию, делала отметки в блокноте и все время поправляла съезжающие с носа очки. Тайком я наблюдал за ней, перемещаясь следом от одной работы к другой. Вскоре из просторного светлого зала публика переместилась в лекторий, и там мы заняли соседние места.

Черно-белые слайды на проекционном экране мелькали очень быстро, а звуковая дорожка запаздывала, так что мне тяжело было вникнуть в содержание. Сначала демонстрировали детские фотографии авангардиста: вот он с матерью, младшая сестренка играет на лужайке напротив дома, а вот автор в университетские годы, его первые работы.

Видимо, в какой-то момент я упустил что-то важное, потому что перестал понимать о чем речь: вместо истории о жизни авангардиста и его работах, сухой женский голос диктора почему-то сменил тему и рассказывал уже о «Мадам Баттерфляй» Пуччини. Я перестал слушать. Глаза косили вправо, туда, где с блокнотом на коленях сидела моя незнакомка. Тема явно увлекла девушку, и глядя на нее, мне хотелось высказать восхищение, но я боялся, что со стороны это будет выглядеть нелепо и не к месту. К тому же для беседы нужны повод и смелость, а я с детства рос очень робким. Если бы не она, я давно покинул бы лекторий и вернулся в зал, как поступили многие. Проклиная себя за стеснительность, я продолжал тайком разглядывать девушку, но в поле зрения попадали только изящные тонкие запястья.