Евгений Пинаев - Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга первая

Робинзона звали Егором Иванычем. Суеты он не обнаружил, но был счастлив оказать нам царский приём. Сначала предложил расположиться в его избушке, а потом пригласил к столу, выставив уху из хариусов, а следом – густую похлёбку с рябчиками. Ответили хлебосолу бутылкой водки, чем окончательно покорили хромого мужика, жившего отшельником от одного визита жены с харчами до другого.

А тут и погода смилостивилась – разгулялось, ну и мы, конечно, вывалились на приволье. Хозяин Полюда показал нам страшно далёкий, более похожий на легкий акварельный мазок, Денежкин камень, [указал] на Тугулым и Поминенный. Сводил к старой часовенке, в которой жили когда-то два старца. Сейчас в ней стоял движок. Как его волокли сюда, как доставляют солярку? Не спрашивали. Значит, сумели. Мужик русский, коли приспичит, способен и не на такой подвиг.

Так мы и зажили вчетвером. Хорошо зажили.

Вечерами на севере дымили костры в лагерях-зонах, а зоны там – вплоть до верховий Печоры, просвещал нас Егор Иваныч. Нередки средь зэков и бунты. Не слишком давно затеяли шухер «указники», но их, по словам Егора Иваныча, перебили в тайге. Побеги случаются довольно часто. Зэков ловят, нещадно бьют и возвращают за колючку, а они отлежатся и – снова в бега. Многим удаётся скрыться. Сидят же там якобы те, кому припаяли два срока по двадцать пять лет. Ну и ну! Мы верили и не верили: возможно ли такое в советской стране? Если Егор Иваныч прав, получается, что возможно, хотя Коба-Сосо уже отбросил копыта, но, выходит, дело его живет и даже где-то в чём-то побеждает?

Через несколько дней упорных трудов произвели ревизию своих ресурсов. Продуктов кот наплакал. Денег тоже не густо – сто семьдесят рублёв. Решили нажимать на все педали, но Петроний вдруг поскучнел и залёг в своем углу. Сначала мусолил «Письма» Левитана, потом обнаружил в хижине старые номера «Советского искусства» и принялся штудировать газеты. Они, по словам хозяина, остались после дипломника какого-то уральского художественного училища, Репина, что ли. («Свердловского училища», – уточнил я, так как помнил его диплом с Денисовым-Уральским, сидящим на какой-то горушке, видимо, на Полюде). Дипломник Репин жил здесь месяц года за четыре до нас. И вот Петька, наткнувшись на статью некоей Натальи Соколовой «Споры о пейзаже», начал просвещать нас. Я бы и сбежал, да небеса промокли, вокруг лилось и хлюпало. Пришлось вникать в тогдашние споры, которые затеяла столичная мадам.

– «Споры, которые ведутся по поводу искусства пейзажа, приобрели в последнее время особую остроту, – бубнил Мудрак, бросая на меня многозначительные взгляды. – В наши дни придётся решать задачи важного общественного значения. Сталинский план преобразования природы, великие стройки коммунизма вдохновляют художников… Сталинских премий удостоена в этом году группа… В. Мешков, Г. Нисский, С. Чуйков, А. Грицай»…

Я закрыл глаза. Петькин голос сливался с шумом дождя, казался его частью.

– «Судьба пейзажа в советском изобразительном искусстве зависела от того, сумеют ли художники вернуть этому жанру черты идейной композиционной картины, смогут ли они в пейзаже отразить мировоззрение и чувства строителей коммунизма».

– Петька, выкинь Левитана с парохода современности, – он не отражает чувства строителей коммунизма, – посоветовал я чтецу. – Заодно и фамилию смени, – она не отвечает моим чувствам.

– А подь ты, знаешь куда? – огрызнулся он и продолжил зудеть:

– «В широко популярной картине Ф. Шурпина «Утро нашей Родины» роль пейзажа исключительно велика – пейзаж в ней является символом преображённой большевиками Советской страны… – Заметь, Мишка, преображенной, наверное, теми кострами! – …но и сообщило пейзажу новую жизнь, насытив его животворным советским патриотизмом. Советский пейзаж, – заметь, Мишка! – и в этом залог его развития – не «нейтральный жанр, а активный, отражающий мир сложных и богатых переживаний современного советского человека… содержательный образ природы, отразив в самом характере пейзажа, в пейзажном мотиве новое социалистическое сознание советского патриота, живущего в эпоху великих свершений»…

– Ну, как тебе эта трескотня? – спросил Петька.

– Один мой знакомый, Володя Терёхин, а он, между прочим, выученик Грицая и Чуйкова, и даже Корина, прочёл мне однажды такой стишок:

– И вообще, Петька, всё это мыльные пузыри. Глянь, за какой год газета?

Он глянул и ухмыльнулся:

– Нет, ты послушай ещё один перл, последний: «На выставке пятидесятого года ещё мало пейзажей, в которых ярко и увлекательно показаны сегодняшний облик советской земли, время, в которое мы живём, мысли и чувства народа, строящего коммунизм. Наш советский пейзаж – пейзаж мощной державы, и это чувство величия Родины должно находить своё отражение в трактовке образов природы».

Я потянулся, зевнул и глянул в окно заляпанное каплями и струями дождя.

– Петроний, давай достанем пузырь и пригласим Егора Иваныча. Надеюсь, не откажется тяпнуть за синоптиков, за прозорливое «Советское искусство», за великого Сталина и наше счастливое детство – поводов сколько угодно.

– Готовь закусь! – оживился чтец-декламатор. – А я тебе ещё процитирую один лозунг от искусствоведения.

– Может, хватит! – взмолился я.

– На этот раз действительно последний! – воскликнул он, и я покорился. – «Советский художник опирается на традиции национальной реалистической школы, чтобы двигаться вперёд к высотам социалистического реализма. К этому большому патриотическому искусству, одушевлённому идеями коммунизма, зовут художников творческий дух нашего времени, величие и красота сталинской эпохи».

Я уже ревизовал содержимое рюкзаков, но всё-таки не удержался от совета:

– Газету эту непременно сохрани, а статью выучи назубок. Если удостоимся выставки, будем апеллировать к мадам Соколовой, буде возьмут за холку и обвинят в несоответствии светлым идеалам.

Петька заржал.

– Я её литераторше буду цитировать. Наша Дондыш хотя и напичкана подобной галиматьёй, но до такого и ей не додуматься.

– Вот-вот! – поддержал я здравую мысль. – Дашь залп – и никаких пересдач. А впрочем, соцреализм у неё – скорлупа. Пару она тебе воткнула за реализм критический. Ладно, теперь марш за Егором Иванычем.

А он лёгок на помине. И не один – с женщиной: в гору и по такому дождю!

– А потому что – супруга, – пояснил он, заметив мой взгляд, брошенный на вошедшую в духе обоих реализмов. – Знакомьтесь, ребята, с Зоей Петровной. Харчишек подбросила – забота о муже, – вещал он весёлым тенорком, споро разгружая поместительный рюкзак. – О-о, и «злодейку с наклейкой» не забыла! Это по погоде. Значит, простуда теперь останется за порогом.