Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест

[39] Кандагар. 14 сонбола 1361 года солнечной хиджры (перс.). Соответствует 5 сентября 1982 года.

Словно вырезанная из нефрита, ящерка устроилась на камне, не мигая и не поворачивая головы, даже когда он дымил поблизости табачищем. И когда вернулся из штаба 40-й армии часа через полтора, она возлежала все так же остолбенело, не шелохнувшись. «Странное место, – подумал Сашка, – здесь даже время течет иначе. То, что час для меня, для нее – всего лишь мгновение. Похоже, Восток измеряет бытие столетиями».

В штабе армии пожилой майор с прокуренными до желтизны седыми усами с радостью определил Сашку в Кандагарскую ГБУ [40] ГБУ – Группа боевого управления. , в которую входило всего лишь четверо офицеров-авианаводчиков и ощущался явный недобор кадров. «Не старикам же по горам лазать», – посетовал на возраст и немощь майор, подписывая необходимые документы на вещевое, продовольственное и денежное довольствие.

Помимо офицерских ботинок, предназначенных, видимо, для победного парада, смены кальсон, хэбэ и прочего обмундирования, вновь прибывшему офицеру выдали на складе тяжеленный бронежилет, радиостанцию с аккумуляторами – весом не меньше двадцати кило, пистолет системы Макарова, автомат Калашникова да немного к ним боеприпасов. Иди, мол, парень, Родину защищать. В офицерском модуле, представлявшем собой обычный барак советской архитектуры с двумя входами, общим коридором и таким же общим клозетом, старослужащие понятным языком объяснили Сашке, что передвигаться в горах лучше в кроссовках, радиостанцию можно не беречь, поскольку из Союза должны прислать новые, облегченные, бронежилет оставить в каптерке, а вместо него запастись разгрузкой. Пакистанской или китайской. И на следующий день «лифчик» такой ему подогнали. А в ответ на наивные вопросы о войне: «Ну чё там? Как?» – матерые авианаводчики объяснили предельно доходчиво: «Вперед не суйся. И поглядывай по сторонам, за какой камень можно упасть. А начнут стрелять, сразу туда. И не высовывайся». Парни шутили. Но Сашка об этом тогда не знал.

Через два дня с КП штаба армии приказ: выдвигаться курсом на Кандагар. На «боевые».

Там, в летном гарнизоне, и собиралась теперь Кандагарская ГБУ, третий интернационал: двое русских, один хохол и два татарина.

Считавшие себя дальними потомками хана-воителя Улу-Мухаммеда Ринат и Загир росточка были невысокого, крепенькие, с мускулистыми короткими ляжками, упрямым татарским взглядом и норовом отчаянным. Ринат – из нефтяной столицы Бугульмы. Загир – из ясачных татар деревни Биюрган, упрятавшейся на берегах Нижнекамского водохранилища. Второй уж год, как воевали они в чужой стране. Оба были контужены, оба представлены к правительственным наградам.

Славик происходил из семьи харьковской интеллигенции: папа – режиссер детского театра, мама – в том же театре травести, что и в сорок лет играла на сцене пионеров-героев. На спор поступил в авиационное училище. На спор его закончил. И на спор уехал в Афганистан. Теперь, как утверждают, тоже на спор наводит авиацию на караваны с панджшерским лазуритом. Славик был ранен осколком в щеку, отчего его интеллигентный образ приобрел боевой и даже зловещий оттенок. Но сестрички-ханумки почему-то любили целовать его именно в шрам с розовой кожицей.

Валерка, происхождением из таежной деревушки Партизан Приморского края, поступил в авиационное училище не на спор, а по идейному убеждению, поскольку сызмальства мечтал полететь на Луну, которая над деревней Партизан особенно ярка и громадна, однако в отряд космонавтов не подошел, и старшего лейтенанта отправили в космос Афганистана. Потомственный таежный промысловик, обученный к тому же высшему пилотажу, математике боя и навигации, теперь шастал на «боевые» без продыху, ожидая от Родины, что та, быть может, заметит его подвиги, контузии и ранения и все же отправит после войны на Луну.

В тот день, когда Сашка прибыл в Кандагар, «лунатику» было худо. С вечерней почтой он получил из Уссурийска письмо от невесты Светланы, которая сообщала ему, что она уже не его невеста, а жена прапорщика Фадеева, охраняющего колонию строгого режима. Еще и фотокарточку прислала – в пенной фате до плеч, в платье гипюровом обок упакованного в костюм фабрики «Большевичка» неандертальца. Всю-то ночь старший лейтенант, прошедший не одну боевую операцию, видавший и гибель товарищей и во множестве смерть врагов, скрежетал зубами на нарах. И даже, кажется, плакал. А утром, прихватив фотокарточку и автомат с полным рожком, отправился в одиночестве на закраину гарнизона. Прикрепив фотокарточку невесты изолентой на ржавую бочку из-под авиационного топлива, отошел на несколько шагов и принялся поливать бывшую невесту и нынешнего ее мужа автоматным свинцом. Жал на спусковой крючок, пока обойма не кончилась. А мелкие обрывки прежней любви не разлетелись прахом на каленом ветру пустыни.

Да и в комнатке душной, уставленной с обеих сторон железными нарами на два яруса, с подслеповатой сорокаваттной лапочкой под фанерным потолком, за которым без умолку копошились насекомые, с фотографиями сисястых девок, вырезанными аккуратно из иноземных журналов и украшавшими теперь стены мужицкой этой берлоги, даже здесь царило гнетущее напряжение, за которым, как правило, следует мордобой или истерика. Потому что ведь у каждого – женщина. И где она, с кем она, что думает и что творит, – никому не известно.

Сашкина довольная физиономия, новенькая пакистанская разгрузка, снаряженная и гранатами, и запасными «рожками», ботиночки офицерские, для парада надраенные, хэбэшка складская, утюженная – все это само по себе стало событием, отвлекающим и от утреннего расстрела, и от предстоящей операции, и от операции прошедшей, когда почти двое суток работали по данным дивизионной разведки, приметившей в зеленке скопление моджахедов. Новенький в мужицкой компании – всегда событие, всегда повод для веселья, приколов, всплеска тестостерона, который в русском народе называют куда понятнее: моча в голову.

Но и Сашку, как человека из семьи потомственных военных, помыкавшегося по солдатским казармам вдоволь, на понт, как говорится, не возьмешь. Все эти шуточки да подъебки ему и самому хорошо известны. Он и сам кого хочешь подъебнет. Пацаны это тут же скумекали. И стеб уняли. Принялись толковать по существу. Толковища эти затянулись далеко за полночь, а потом еще и на другой день перебрались, и на третий, меняя расположение, собеседников, одни из которых трудились в штабе, другие в звеньях и эскадрильях, третьи даже в бане офицерской, сложенной из подручного стройматериала и с авиационным топливным баком вместо душа.