Дмитрий Назаренко - Оркестровая яма для Катерпиллера

– Пиво есть?

Этот вопрос звучит на всех языках стран социалистического содружества. Продавец отрицательно крутит головой. На всех языках восточной Европы шепотом произносятся проклятия.

Он заходит в магазин последним и повторяет вопрос. Его мутит так сильно, что он не замечает отрицательной реакции работника прилавка. Купив три бутылки пива, он ползёт в автобус. Он даже не успевает понять, что в Болгарии все через жопу, до такой степени, что помотать головой в знак отрицания у них обозначает – да, а покивать головой— это значит нет.

В автобусе он отдаёт пиво своим спутникам.

– Дайте, пожалуйста, и мне глоток… – просит его пожилая фрау из ГДР.

Он доверчиво протягивает ей бутылку.

Неуловимым движением она ловко закручивает жидкость винтом и заглатывает содержимое бутылки. Он не верит своим глазам. Она тоже растеряна. Она не знает, как это получилось. И всё-таки они подружились. Разговаривают по-русски. Иногда она смотрит на него и приговаривает:

– Типише Ханс, типише Ханс.

Вечером их везут смотреть главную достопримечательность Вареново-Пырново. Крепостная стена древней болгарской крепости подсвечивается разноцветными огнями. На смотровой площадке играют записи бравурной музыки, слышится конский топот, крики людей, шум сражения. Звуки давно минувших дней завораживают.

Он вспоминает, как в детстве наблюдал что-то похожее. Уголок имени Дурова. Обширный макет гористой местности, маленький городок, окна домиков освещены электрическим светом. Игрушечный вечер в игрушечном мире. Игрушечный поезд останавливается на станции. В вагончики забираются пассажиры – белые мыши. Поезд трогается и исчезает в игрушечном тоннеле. Он рассказывает немецкой фрау про то, что виды крепостной стены навеяли трепетные воспоминания. Та молчит некоторое время и задумчиво говорит:

– Да, но здесь же нет белых мышей…

Сергей Махнаев любит Набокова, группу Yes и серебристый смех девочки Нелли. Жизнь в юности – как предисловие к книге. Едва начал читать – и уже всё понятно. Солнце и синева летнего неба – навсегда. Васильки и колокольчики стоят в обнимку и медленно качаются под I’m not in love – 10cc в волнах тёплого ветра. Земляничные поляны. Сладкие ягоды одна другой слаще. Но не до них. Пока каждый сорванный лепесток в радость. Пока ещё не придумано других вопросов, кроме тех, которые могут выражать нетерпение: «Ну когда? Ну скоро?» Тема: где у человека батарейка и надолго ли хватит её, не беспокоит совсем. До двадцати пяти каждый полагает, что он бессмертен. Впрочем, зачем об этом, когда и до двадцати пяти ещё очень далеко.

Софт Олимпиады-80 был вещью в себе. Его сопровождение осуществлялось двумя бригадами. Ими руководили неряшливые мужики: Лукацкий и Кудряшов. Регламент обслуживания был чем-то вроде осмотра путей, устройств и путевых сооружений обходчиками. Постучать по клавишам терминалов, реже – по тем, что были на панелях управления синих шкафов вычислительных комплексов IBM. Что-то запустить, что-то остановить. Прислушаться, присмотреться и при необходимости записать в журнал отметку о неисправности. Большего не предполагалось. Внутрь шкафов лезть строго воспрещалось, всё работало само. А если и происходило что-то, и «ну чё, может ебануть?» не помогало, вопрос решал представитель IBM. Австрийский инженер Пауль был беспредельно опрятен, носил золотой перстень с большим голубым камнем и очки в тонкой оправе. В отличие от Кудряшова и Лукацкого с вечно сдвинутыми бровями, у которых на всё был один ответ: «…ты, давай, ну, это…», Пауль всегда улыбался и охотно отвечал на любые вопросы. Сергей и другие свежеиспеченные выпускники МГУ спрашивать не стеснялись, учились быстро и скоро разговаривали с Паулем на равных. Начальники вели себя ревниво, завистливо и говнисто. К бойкоту Олимпиады 50-ю странами готова была присоединиться ещё одна сторона. Сергей и пара его друзей решили валить.

Местечко, куда решил направиться Сергей с друзьями, Троицкий посетил незадолго до Олимпиады. Два здания проектного института находились на берегу Яузы.

Каморку на последнем этаже одного из них занимал лысоватый мужичок маленького роста. Увидев гостя, он начал с ходу вещать о планах компьютеризации огромной отрасли, в которую входил проектный институт. Он распалялся всё больше и больше. Его усы воинственно топорщились, губы сделались трубочкой, рот принял форму буквы О, вытаращенные глаза метали молнии и, казалось, были готовы выскочить из орбит. Внезапно мужичок спохватился и решил представиться:

– Валентин Иваныч Че.. Че.. Чапаев.

– Я, собственно, по поводу документации IBM. Посмотреть.

– Ааа, – произнёс Валентин Иваныч разочарованно, – пойдёмте.

Они зашли в соседнюю комнатушку.

– Лёня Градус – начальник машины, – торжественно объявил Валентин Иваныч.

Лёня в одно касание отфутболил гостя к молодому пареньку.

– Вот. Олег Луисович Меркадер – наш сменный инженер.

Прежде чем двинуться за Олегом, гость решил поинтересоваться:

– А что, Меркадер – это тот самый? Который ледорубом?

– Да, Рамон Меркадер был моим дядей, – простодушно сообщил племянник всемирно известного киллера и лучезарно улыбнулся.

Олег оказался приятным парнем. По заплёванной лестнице они поднялись куда-то на чердак. Олег открыл широкую дверь. Она вела в будущее. Машинный зал нарядного апельсинового цвета дышал свежестью кондиционеров. Финский фальшпол, стены и потолок блистали чистотой. Синие машины IBM мигали лампочками индикаторов и чуть слышно шелестели. Всё было заграничным до мозга костей. Часа полтора они бродили вокруг машины. Олег старательно показывал и рассказывал. Гостю потребовалось совсем немного времени, чтобы полистать руководства по софту IBM. На прощание Валентин Иваныч галантно пригласил его на работу. Обещанный оклад был на уровне стипендии, которую гость однажды получал во время обучения в привилегированном ядерном колледже. На этом встреча завершилась. Троицкий поплёлся назад к себе на рабочее место в небольшом особнячке в Краснопресненском парке. Рядом строился Центр международной торговли, где он должен был вскоре начать работать с техникой IBM. Более прикольного места на территории СССР пока ещё не существовало. Кусок Америки был оторван неведомым ураганом и перенесён со всеми зданиями и их начинкой на берег Москвы-реки. Вычислительный центр должен был стать сердцем этого комплекса. С софтом гостиничной системы всё получалось по плану. Её делала небольшая американская фирма, по большому счёту далёкая от политики. А вот с софтом и железом IBM всё было менее радужно. На волне ограничений из-за ввода советских войск в Афганистан фирма IBM прекратила официальную поддержку контрактов. Установку и адаптацию программных продуктов для работы с русским языком нужно было выполнять собственными силами. Руководство вычислительного центра забило тревогу.