Арсений Коваленко - Темный дом. Самая первая история любви

Мы вышли на торжественное построение вдоль всего обеденного стола. Молодёжь хорохорится, ведь теперь они хозяева этого цеха. Старики задумчиво оглядывают высокие своды цеха, навсегда прощаясь с ним. Въехали подвесные краны и застыли над нами. Вниз спустились сотни магнитных хомутов с ошейниками на конце и выборочно затянулись на шеи у некоторых. Я почувствовал удушающий на шее хомут, моё время тоже вышло. Так мы устроены, даже находясь перед лицом общей смерти, радуемся, если умрём несколько позже других. Довольные и плохо спрятанные ухмылки молодых, особенно чётко я увидел их на слейвах из девятнадцатого. Вождь умер, вернее, вот-вот умрёт, и начнётся борьба за трон. Глупые дети, они ещё не знают, сколько их крови прольётся уже этим вечером. Умирая старики, всегда уносят с собой молодых.

Мало кто из присутствующих здесь помнит, при каких обстоятельствах я стал вождем. А на тех, кто ещё помнит, тоже опустились магнитные хомуты. Они уже не смогут рассказать, уберечь молодых от старых ошибок.

Во время прошлого исхода стариков, ушел и вождь, а вместе с ним и все старшие, созревшие для забоя. Вечером, через несколько минут после отбоя, практически в полной темноте, началась кровавая каша. Подростки, обезумев от жажды власти и страха, прыгая от койки к койке, скидывали друг друга вниз в пропасть между рядами нар. Дети сыпались вниз целыми гроздями. Всего через несколько секунд, резкие звуки ударов о лезвия пола сменились мягкими глухими ударами тела о тело. Весь низ был усеян телами в несколько слоев. Многие ещё были живы, но их придавливали новые и новые упавшие. Ожесточенные схватки происходили на всех ярусах, бились на смерть, ломая друг другу руки и ноги, откусывая пальцы, выдавливая глаза. Охотились за бирками на ушах, как за единственным легко доступным трофеем. Среди них был я, и некоторые те, кто выжили и сейчас находятся тут. Не помня себя от страха, я забрался на самый верхний ярус, попутно скидывая вниз любого, кто на миг высунется в тёмный проем. Хватая за волосы на голове, за руки, я с силой тянул вниз, а сам лез вверх. Оторвав два или три уха, и еще откусив одно и выплюнув в пропасть бирку, я карабкался верх. Я успокоился только когда долез до девятого яруса. Там почти никого не было, и я смог пробраться до первой койки у входа. Тут я смог засесть в углу, и держать оборону до тех пор, пока не подъехали подвесные краны.

Сотни хомутов опускались вниз, выхватывая живых и мертвых, искалеченных и тех, кто просто дрался внизу на телах погибших. В полной темноте подвесные краны забирали тех слейвов, которые остались без уникальной бирки, и следовательно – не существовали. Я с ужасом смотрел, как тени взметаются на тросах верх. Все это длилось не больше какой-то минуты. Выжившие в битве тяжело дышали, забившись в свои койки, и уже не хотели смотреть друг на друга.

Так я стал вождём своего цеха. Потом многих тех, кто выжил тогда, забрала судьба. И сейчас я видел всего несколько тех, первых, которые были со мною с той самой ночи. Через несколько дней наш цех заселили новым, более молодым поколением. И не зная иного, они приняли мою власть безоговорочно.

Хомут медленно потянул меня за шею вперёд. Многие из оставшихся в цеху сейчас думают, что через хомуты сами Боги отмечают тех, кому пора умирать. Но это не так, я знаю, как это происходит на самом деле. В ухе каждого находится бирка – маяк с уникальным радио-номером. Подвесной кран видит по биркам всех стоящих снизу, и выпускает свои щупальца – длинные сложные хомуты с удавкой на конце. И каждая удавка ловит свою, нужную ей бирку за голову её хозяина. Если у особи нет бирки, значит она не опознана, неликвидна, и её изымают из стада. Многие живут всю жизнь с ложным заблуждением, что это Боги забирают тех, кто опозорился, потеряв свою бирку в бою. Но каждый Вождь знает правду и поэтому молчит: слишком много крови может пролиться, если об этом узнают все.

Я огляделся кругом, много тросов уходило верх к нескольким кранам под потолком. Краны обрисовывались лишь габаритами огней да слабым отблеском лобовых стёкол. Тросы сверкали железом, на них играли лучи, летя по ним вниз. Все заметно нервничали, переминались с ноги на ногу и отводили взгляды, почти все смотрели в пол. Все это означало завершение жизни, ещё какое-то время, и я стану рагу или отбивной. И эти мысли гуляли в каждом из нас, у кого-то проступали слезы. Каждый готовился к этому всю жизнь, с самых ранних лет, но именно сейчас стало до ужаса страшно. Всю жизнь, готовясь к смерти, где-то в глубине души надеешься, что обойдется. Не обошлось. У меня тоже предательски задёргались глаза, но все отводили взгляды друг от друга, пряча их куда угодно, лишь бы случайно не встретиться взглядами с кем-то.

Чтобы унять чувство собственной беспомощности, я пообещал себе очень дорого продать свою жизнь и не сдаться без боя. Даже если это бесполезный и глупый бой, пусть подавятся мной. Мысли о беспомощности роились где-то в голове, и прогнать их не выходило. Я же мог сбежать раньше, я бы мог что-то сделать, чтобы не стоять теперь вот так вот, перед забоем. Но это, конечно, сильное утверждение для моего напуганного разума. Сбежать отсюда я бы не смог, никто не может сбежать отсюда.

Я посмотрел верх, сегодня там было светлее, чем обычно или мне только так казалось. Тени суетились наверху, у них сегодня тоже трудный день.

С каждым цехом движение замедлялось от вливающихся в общую процессию слейвов. Много знакомых вождей и старших встречал я в этой процессии. Где-то на миг мелькнул 34-й вождь и пропал, очень жаль, я хотел проститься с ним.

Я вслушался в напуганные голоса из толпы:

– Мне не стыдно престать перед Богами…

Их перебивал шквал других голосов:

– Сегодня мы встретим всех своих предков…

Ещё много о чём говорили другие, перебивая друг друга и смешиваясь в общую кашу.

Проходя маленькие окошки мудрецов, я слышал слабый смех из вечной темноты. Мы дошли до самого конца общего коридора, который был для нас всей жизнью. Глухая стена с надписью «Г24», лязгнув, стала медленно подниматься, осыпая песок и разнося пыль. Нам предстояло увидеть больше того, что мы видели за всю жизнь, и заплатить нашим Богам за это всем, что у нас есть.

За спиной я услышал шёпот:

– Лишь бы в ресторан, лишь бы в ресторан.

Мы медленно вошли в широкое помещение, терявшееся далеко в дали, целиком разделенное на квадраты вольеров с железными сетками. Хомуты упрямо вели нас в первый квадрат. Второй этаж был и тут, по нему сверху сновали граждане. Сложная сеть мостов на втором этаже обвивала сваи, на которых держалась крыша мира и терялась в разных сторонах множеством переходов. Вверху было светло, и я никогда не видел столько граждан в одном месте. Над нами, около самого входа, я заметил знакомого старого гражданина, которого однажды видел в своем цеху. Он внимательно изучал планшет в руках, иногда переводя взгляды на нас.