Арсений Коваленко - Темный дом. Самая первая история любви

Через несколько минут, впереди нас, противно лязгнув, опустились двери сетки и мы прошли в следующий квадрат. Когда впереди стоящая группа уходила из одного вольера в последующий, за ней поднималась сетка, а перед нами открывалась. Так из квадрата в квадрат мы двигались дальше.

У меня создалось впечатление о полной автоматизации процесса. Граждане лишь наблюдали со второго этажа за происходящим, никакого участия в этом не принимая. Только сейчас я додумался посмотреть назад, бросить последний взгляд на тёмный дом, где прожил всю жизнь. Хомут душил меня, больно врезавшись в шею. Насколько возможно, я оглянулся назад. За нами уже стояли заполненные квадраты вольеров. Мы двигались прямо от выхода из дома. Почти ничего не было видно, только часть ворот и буквы: «Г24» в верхней части. С обеих сторон, насколько хватало глаз, торчали открытые провалы других ворот. Я видел ближайшие ворота с двух сторон от родных мне, с номерами «Г23» и «Г25». За более высокой цифрой следовали другие, на увеличение, а за более малой, наоборот, на уменьшение. А другие ворота растворялись вдали. Разглядеть, что происходит на нашем уровне, у меня не выходило. Решётки и слейвы, слейвы и решётки. И вся масса медленно движется вперёд, переходя из одного вольера в другой.

Первый раз в жизни я смог рассмотреть кабину подвесного крана. Вернее то место, которое мы считали кабиной водителя. На самом деле это оказалась гранью железа, которая во мраке нашей фабрики играла с нами шутку в бликах бедного света. Здесь были тысячи подвесных кранов, танцующих безупречных архитектурный танец под потолком. Они двигались правильно, без ошибок. На освободившееся место от одного крана, сразу вставал другой. Роботы, автоматизированные краны, роем направляли нас вперёд к смерти. Живой организм не способен на такое идеальное движение. Ни один кран не мешал другому, и большие связки тросов от хомутов не спутывались между собой. Часто тросы хомутов практически незаметно переходили от одного крана к другому, при этом траектория нашего движения совсем не менялась. Я понял, что фабрика – это огромный автоматизированный город. А граждане лишь надсмотрщики.

Мой мозг не хотел сдаваться, даже при приближении очевидного конца он искал искру надежды, чтобы не свихнуться и спасти своего носителя. Еще есть маленький шанс, в который я сейчас искренне верил, что проживу немного подольше других сородичей. Меня могли оставить на развод потомства, а это ещё пару лет на фабрике. Еще могли отправить в живом виде в хорошую торговую сеть премиального сегмента, если я подойдут под хороший гост. Существовала крайне малая вероятность попасть в стратегическое государственное хранилище, и тогда у меня было бы ещё лет пять или около того. Я внутренне сам себе улыбнулся, жизнь могла быть ко мне более благосклонна. Кто знает? Ведь я никогда её ни о чём не просил, тут особо не о чем просить.

Тем временем, мы медленно переходили из квадрата в квадрат. Решётки с лязгом опускались, мы шли дальше, пока не упирались о закрытую решетку нового квадрата. Справа и слева параллельно двигались другие потоки. Мы с интересом смотрели на соседей сквозь решётку, а они на нас. Мы никогда не видели друг друга, и смотрели теперь во все глаза. Одна сторона особенно привлекала наша внимание, там стояли женщины. Они тоже очень внимательно на нас смотрели. Они находились с той стороны, куда уходили двери обоих цехов размножения с нашей фабрики. Каждый из нас обращен во взгляд, ведь творится такой шум, что расслышать что-то совершенно невозможно. Но наши глаза сейчас стали всем на свете, и ушами и голосом, и самой душой.

Впереди опустилась последняя сетка. Мы вошли в общий огромный вольер. Мне показалось, что кто-то смотрит на меня. Я быстро огляделся, но никого не заметил. В распределительном вольере не было ни капли свободного места, со спины уже подпирали вошедшие следом.

Впереди уже не было клеток, только в нескольких метрах от нас глухая чёрная стена до самых сводов и много однотипных дверей. Общую массу тут разделяли на ручейки с помощью железных ограждений, грубо выкрашенных в жёлтый цвет. Ограждения давно стёрлись по бокам, обнажив стёртую почти до основания железную начинку стального цвета. Магнитные хомуты от подвесных кранов, не зная ошибки или тени сомнения, нитями направляли слейвов к дверям. Что происходило у самых дверей, мне было не совсем понятно. Повторяющийся щелкающий звук, за которым следовало открытие или закрытие двери. Над дверьми зажигались лампочки и гасли, и очередь на миг передвигалась вперёд. Нехорошие мысли посетили меня.

В подтверждения моих мыслей, где-то рядом я смог разобрать практически не живой голос:

– Мясорубка, это мясорубка.

Я приближался к дверям и тут мои знания закончились. А где кончаются знания, начинается страх. Какие-то представления о распределительном вольере у меня ещё были. Мы иногда слышали обрывки фраз со второго этажа. Но двери и что за ними, были для меня большой загадкой, я никогда не слышал о них. Страх нарастал, и достиг апогея, когда я вспомнил слова про мясорубку. Там же могут сразу забивать, и не будет тебе никаких ещё нескольких лет жизни. Тревога нарастала не только во мне, я чувствовал страх других по нервным взглядам и рваным движениям тел. Все жались подальше от дверей. Но хомуты не давали и шага назад сделать. А новые слейвы всё прибывали и прибывали, поджимая спины.

Вся моя жизнь пролетала перед глазами, каждый одинаковый день. Я почему-то вспомнил одного вождя, ныне мёртвого и следовательно забытого. Он как-то говорил, что наши надежды на высший гост и варианты протянуть ещё несколько лет – сущая глупость. Что нас просто разделают, отделят мясо от субпродуктов, вот и вся история. Вдруг и старые байки про светлые залы Богов тоже не правда? Откуда я вообще знал про леса, полные дичи в лучших мирах? Я быстро думал, и пытался вспомнить от кого и когда я это слышал в первый раз и не мог вспомнить. Я просто знал это всегда.

Я оглянулся назад на верхний железный помост с гражданами, под которым мы проходили только что. Вверху несколько граждан делали пометки в компьютерах, а охранники говорили между собой, никому из них не было до нас никакого дела. Я уже представлял, как заберусь туда, и покидаю каждого из них вниз, в толпу, которая разорвёт их на части. Но хомут…

Тот самый хомут, очень навязчиво тащил меня вперёд, толпа тоже подпирала. Я уже стоял вдоль стёртых желтых ограждений к одной из дверей. Теперь я смог рассмотреть, чем был этот характерный щелкающий звук. За каждым впереди падал стоящий маленький стальной турникет, разделяя по одному. Конвейер безжалостно пережёвывал нас, таща вперед, разделяя на ручейки, и потом разделяя по одному. Я пытался остановить само время, чтобы оттянуть миг захода в дверь. Но чем я больше думал об этом, тем предательски быстрее оно ускорялось. Время – жестокая мразь, не знающая пощады. Время, услышав такое оскорбление в свой адрес, обиделось на меня. И вот за моей спиной опустился вниз стальной турникет. Толпа впереди стремительно сокращалась, исчезая за дверью, а меня со спины подталкивала холодная и безжалостная сталь.