Семен Ханин - Первая зорька

Судья: «Юрисдикция данного суда распространяется на любое действие или бездействие жителя королевства. Подчас преступлением может оказаться даже невысказанная мысль. Скажем, путник, знавший, что мост вот-вот рухнет и не предупредивший остальных, виновен. Виновен также тот, кто смущал умы, скажем, призывая убить всех иной масти и племени. И именно суд призван решать, была ли мысль истолкована неверно, воспользовались ли открытием ученого злонамеренно, или изначально мотив Подсудимого был преступен. Потому прошу прекратить ненужные прения и скорее перейти к фактической стороне дела».

Прокурор: «Многочисленные свидетели указывают, что Подсудимый призывал единорогов оторваться от земли и взлететь к облакам. В записях сказано следующее: „Проживая свою единственную жизнь прикованными к земле, мы проводим ее так же, как если бы повязка закрывала наши глаза. Пройдя свой путь слепым, как многого каждый из нас не успел бы постичь, увидеть, ощутить. И раз создатель одарил нас крыльями, то и жить, не используя их в полную меру – для полетов, есть сознательно ограничивать себя, идти против воли всевышнего. Шагните за мной вверх, сорвите повязку страха, насладитесь всей красотой мира, его бескрайними просторами“. Свидетели указывают на то, что сам смутьян ни разу при всех не воспарил на крыльях вверх, дабы подтвердить саму возможность полета. Однако десять единорогов таки пошли за Подсудимым на гору, и их печальная участь всем известна».

Защитник: «Я не могу сам взлететь, как не могу приказать это сделать Подсудимому. Но этот факт не говорит о невозможности такого в будущем или о злонамеренности таких мыслей. Мир всегда двигался вперед мыслями безумцев. Джордано Бруно, сожжённый в 1600 году на костре, говорил лишь о том, что сегодня известно каждому школьнику. Но не будь таких, как Джордано, мы до сих пор считали бы Землю плоской и не ведали о бесконечности вселенной. Десять единорогов погибли, и это факт. Но обвинять Подсудимого в этом будет попыткой раз и навсегда положить конец мыслям, выходящим за общепризнанные пределы. Признай суд виновным моего клиента, и больше никто и никогда не захочет взлететь, навсегда заказав нам дорогу к небу».

Подсудимый: «Мне жаль, действительно жаль всех десятерых. Дорогой в горы я учил их, что каждый может оторваться от земли и воспарить, как птица, в небеса. Я звал их за собой и даже размахивал крыльями. Но видно, был понят неверно. Наши крылья, скорее всего, не годятся для того, чтобы парить на них в небесах, прыгая с горы. Но все же мы можем летать. Кто из нас не парил хоть раз над облаками, когда был влюблен или когда благая весть ласточкой влетала в окно. Не чувствовал ли себя каждый из нас на седьмом небе от счастья, когда семья озарялась криком новорожденного ребенка, или близкий человек, ранее казавшийся безнадежно больным, вновь возвращался к жизни? Мы лишаем себя возможности летать, самостоятельно спутывая крылья мелкими дрязгами и заботами, старательно увешивая ими перья. И вскоре навеки забываем о небесах, проживая жизнь прочно прикованными к земле. Я звал десятерых за собой вверх, предлагая сбросить с обрыва все бренное, а они шагнули вниз. Я искренне сожалею об этом… Мне так же страшно умереть, как любому из сидящих здесь. Поверьте, я не строю иллюзий ни о вечной жизни, ни о приговоре данного суда. И все же даже сейчас я верю, что мы сами виновны в своей приземленности. Мы сами связали крылья путами. Вспомните то ощущение, когда создатель одаривал вас минутой власти над небесами, и постарайтесь сделать шаг навстречу».

Судья: «Все высказались, и для принятия окончательного решения я прошу оставить меня наедине с Подсудимым.

Виновен ли ты? Нет. Теперь я точно знаю это. Я был там, на небесах, когда вместе со своим взводом вышел из той мясорубки под Тиром. Мы пировали целый день, строя планы, как вернувшись с войны, заживем, какие дома построим, какие семьи создадим. Я был там, когда моя Изабелла подарила мне сына, я был там, когда она ушла от нас. Я провожал ее до самих небесных врат и плакал, оставшись там в одиночестве. И потому я верю тебе, Подсудимый.

Но помнишь ли ты, с чего я начал заседание? С клятвы «приложить все свои знания и силы на благо королевства и его обитателей». Если бы мне просто нужно было установить истину! Как быстро и легко я мог бы сделать это! Но моей целью, моим заданием является не установление истины, а благо жителей королевства. И в этот раз мне придется решать, что есть благо.

Это тяжкий, неоправданно тяжкий труд. Я мог бы вынести тебе приговор, не выслушивая Прокурора и Защитника. Их речи были не для меня. Я дал возможность выслушать их тебе, чтобы мое решение было ясным.

Как устроен единорог? Вот мы говорим, что та или иная лошадь божественно хороша. Но отдаем ли мы себе отчет, что не своей красотой она выделяется? Она как раз представляет собой идеального, пропорционально сложенного усредненного единорога. Все остальные лошади, страстно завидующие ей, просто имеют отклонения от этой усредненной божественности. Кто-то – лишний вес, кто-то – редкую или слишком густую шерсть. Представь, что даже самая прекрасная лошадка имела бы пару лишних ног или крыльев. Кто бы оценил это? Это считалось бы уродством, ведь так устроены мы, единороги. Нам нравится все такое же, как мы, мы стремимся быть такими же, как мы, стремимся ничего не менять, достигая некой золотой середины – нашего совершенства. Пойди суд тогда, в 1600-м навстречу Джордано – что стало бы с миром? В один день люди не смогли бы отказаться от представления о своем прекрасном-усредненном и в ужасе сожгли бы судей вместе с Бруно, заодно залив кровью все королевство. Могу ли я простить тебя, когда под окнами суда родственники десятерых требуют твоей казни, а Прокурор и Защитник настолько глупы, что даже не отдают себе отчет, кого и за что судят? Я понимаю тебя, Подсудимый, так, будто ты был со мной на небесах все это время, под Тиром, с сыном и Изабеллой. Возможно, когда-нибудь наступит день, и мое решение будет осмеяно историей, а ты возвеличен. Скажу тебе: я страстно желаю этого. Но этот день не наступит сегодня. «Виновен ли ты?» – спросят меня Прокурор и Защитник. И я скажу: «Да…»

Есть ли у тебя последняя просьба?»

Подсудимый: «Я очень хочу жить. Знаешь, я рад, что услышал от тебя правду. Мне было бы горько умирать, осознавая, что мой труд, плод моих мыслей, умозаключений уйдет, растворится вместе со мной. Теперь я спокоен, что после меня останется хотя бы один единорог, который знает дорогу к небесам. Но может, ты вспомнишь, как здорово тебе было над облаками, и скажешь „Нет“? Мы выйдем как братья и вместе с тобой укажем всем путь. Виновен ведь не только тот, кто не предупредил путников про худой мост. Виновен и тот, кто промолчал, зная о хорошем».