Семен Ханин - Первая зорька

«Счастлив ли был Илья?» – спросите Вы. Да, ведь если человек эгоист, то никто и ничто не мешает ему строить жизнь под себя. Такой народец крайне просто организован; что ему, как говорится, страданья Анны Франк? Делает ли такой человек счастливым кого-то? Нет, конечно. Ведь не то, что жить под одной крышей, видеть раз в день такого выродка – для нормального человека уже мука. Эгоизм – как уродство, болезнь, проказа, выпирает из-под одежды и режет взгляд. Был бы закон мудрей, он выселял бы таких уродцев на самый дальний остров, подальше от людских глаз и судеб. Подчас сотрудники Ильи даже регистрировали на сайте президента петицию с целью принять такой закон, и однажды, набрав необходимое количество голосов, законопроект был подан в сессионный зал. Но депутаты были заняты бесконечными выборами и так и не успели его проголосовать.

Как ни странно, но горб Ильи не исправила даже могила. Умер он, несмотря на правильное питание и здоровый образ жизни, рано и неожиданно, даже в смерти не бросив крайнего эгоизма. Продуманный урод оставил завещание с требованием дорогих похорон и памятника. А более всего – с обидным требованием бизнес не продавать и развивать его дальше. Благо, бывший шеф Ильи, человек глубоко нравственный и порядочный, простил усопшему все прежние обиды и выкупил у вдовы за бесценок бизнес и дом, содержать который было ей более не под силу. Забрав в придачу Эску, он перевез семью Ильи в квартиру к его родителям на поскрипывающем на ухабах Лексусе. Вдове поначалу пришлось даже кое-что продать из ранее приобретенных Ильей украшений. Благо, подруги выручили и раскупили побрякушки, дивясь непрактичности покойного. «Как можно было накупить такие непрактичные, вышедшие из моды вещи?» – причитали они и брали недорого, себе в убыток.

Но тут дворник Терентий преставился от вечных пьянок, и его супруга, бросив городскую квартиру, вернулась к родителям в деревню. Вдове Ильи ЖЭК предложил в пользование их старую квартиру и работу дворничихи. Хоть и был муж эгоистом, а вдове надо помогать, дело это святое. Семья Ильи, вернувшись от родителей в новую старую квартиру, боль от утраты перенесла и зажила нормальной человеческой жизнью. Лишь два раза в году, в день смерти и в день рождения Ильи все родственники и особо близкие друзья собирались у поросшей травой могилки без памятника и даже надгробия с бутылкой самого дешевого вина. Помянуть – оно ведь дело святое. О мертвом как? Либо хорошо, либо ничего. Потому, помолчав, они разливали по пластиковым стаканам жидкость и опрокидывали ее в рот.

Маму Ильи соседки утешали, порой напирая, что внуки, слава богу, остались. Они-то вон какие милые растут. С уходом Ильи им таки удалось забросить учебу и как нормальным детям прогуливать бурсу на сеансах кино, обильно заедаемых попкорном. «Слава богу, что хоть эгоизм не передался по наследству», – радовалась бабушка, глядя на внуков.

Был человек и нет человека. Что оставил он после себя? Память? Важно ли это ушедшему? Жил он только для себя и был всегда доволен этим фактом. Что уж теперь? Судят ли его за это там, на небесах, или прощен он был? Кто знает? Разве что остается вопрос: зачем такие люди приходят в этот мир? Может, для того, чтобы мы были лучше, чище, добрее, чтобы давили эгоизм в себе капля за каплей до окончательного исцеления?

А вдову Ильи, кстати, вскорости все забыли. Родители ушли в мир иной за Ильей вдогонку. Дети выросли и уехали, подружки растворились где-то. Сама она мела в тулупе двор и прокуренным голосом распугивала бомжей. Звали ее теперь не Маша, а Терентьевна, очевидно, в честь бывшего дворника Терентия. И глядя на нее, трудно было увидеть не то что нежную и очаровательную девушку, внушавшую вожделение Илье, но и женщину вовсе. Но человек Терентьевна была хороший, и в дождь, слякоть, мороз пускала к себе погреться местных бомжей за чекушку и доброе слово. Уж как жизнь ее ни била, а эгоисткой ее никто никогда не называл. Ни в глаза, ни за спиной.

Говорить о здоровье – дурной тон. Еще о политике, религии, воспитании детей. В общем, обо всем, что может вызвать и, скорее всего, вызовет конфликт мнений и интересов. Не стал бы и я говорить с вами на запрещенные темы, но состояние моего здоровья, точнее, памяти тревожит не на шутку. Ее капризы заставляют все чаще записывать каждую мысль, чтобы ничего не растерять по дороге.

Мне казалось естественным не помнить одноклассников после тридцати лет выпуска из школы. Не сильно тревожил и тот факт, что порой меня окликали люди, обстоятельства встречи и знакомства с которыми не удавалось воссоздать впоследствии. Мало ли как бывает? У всех память устроена по-разному. Кто, как пограничный пес, раз встретив человека, прочно закладывает в память все обстоятельства встречи и личность собеседника, а кто, как я, сосредоточившись на чем-то важном длительное время, впитывает в себя столько информации, что она вытесняет из памяти сведения, в которых долго не было нужды. Кажется, так или примерно так работают современные смартфоны, выгружая прочь давно не используемые данные и приложения.

Наткнувшись на старый пожелтевший журнал в домашнем архиве, я с улыбкой начал читать статью, писанную еще по моей прежней профессии. Если вам приходилось читать записки душевнобольного марсианина, то мое состояние оценить будет несложно. Я не понял оттуда ни слова! Но и этот прискорбный факт не вызвал во мне огромной тревоги. По-настоящему я испугался лишь тогда, когда с большим трудом вспомнил шифр от сейфа – комбинацию из восьми цифр, которую я обычно ввожу, как минимум, два раза в день. Холодный пот тек ручьями по спине, пока я таки вспомнил нужные цифры. Это событие и заставило признать непреложный факт, что в моей памяти образовалась огромная брешь, и что вымоется, утечет в необъятные воды океана в следующий раз – одному богу известно.

Ко всем бедам, я также стал видеть настолько яркие сны, что не могу по прошествии времени разобрать, что было явью, а что пригрезилось в царстве Морфея. Зная реальное положение вещей, я не стал бы класть голову на плаху, уверяя читателя в абсолютной подлинности истории, рассказанной ниже. Спешу лишь скорее закрепить ее на бумаге, дабы оставить в памяти такой, какой она помнится на сегодняшний день.

Начало этой истории следует отсчитывать с 2000 года. Я тогда служил управляющим банка «Эпсилон» в городе Энске. Большая часть текущих дел происходила без моего непосредственного участия, высвобождая время для развития стратегических проектов. Но в редких, исключительных случаях красный огонек на коммуникаторе возвращал к ежедневной рутине.