Юлия Тарасюк - Под мягким светом лампы

– Я не знаю, у кого есть ответ на этот вопрос, и если он есть, то должно быть готово еще несколько миллиардов ответов – от каждого человека жившего на этой земле. Вопрос еще в том, все ли задумываются о своем существовании как личности, все ли понимают, какой вклад они делают или могут сделать? Часто на меня накатывают негуманные мысли о никчемности существования множества людей, а в часы черной тоски – и моего существования тоже. Что сказать? Люди не ходят вокруг нас и не говорят: «Здравствуйте. Меня зовут Пауль, и мой смысл жизни состоит в том-то и том-то». Хотя это было бы просто отлично, я считаю. Мы больше бы ценили различия между нами и понимали бы роль каждого в этом мире. Интересней было бы жить? Думаю, безусловно. Ведь если ты знаешь свое призвание, тебе нечего метаться из стороны в сторону, разбрасывать и вновь собирать свою личность по кусочкам. Теперь я спрошу тебя, почему нужно проходить весь этот тернистый путь, тыкаясь как слепой котенок, почему у нас в голове сидит этот вопрос о смысле жизни, почему мы должны его искать? Или я что-то путаю?

– Фриц, тут есть несколько путей для раздумий. Первое, существует ли вообще смысл жизни и ее цели. Второе, задумываются ли люди о смысле существования. Третье, почему он так глубоко зарыт, а не находится на поверхности, почему приходится прилагать столько усилий, чтобы его найти. У меня сейчас возникла одна ассоциация: когда ты ищешь ключи от двери, чтобы выйти из дома, ходишь, знаешь, что они где-то есть, ищешь под подушками, в ящиках и даже в хлебнице. Время поджимает, чувствуешь, как дыхание учащается, лицо наливается кровью, будто вот-вот взорвешься от злости и раздражения, а тебе надо спешить. И вот когда ты уже начинаешь опаздывать, ты их находишь под небрежно кинутой кофтой. Но время вышло. Все. Все остановилось. Ну, есть у тебя в руках ключи и что? Ты – опоздал. Ты мог успеть выйти и увидеть мир, но ты был так долго занят поисками ключей. И даже если бы ты не пытался их искать, сами бы они не нашлись. Если бы ты просто радовался своему существованию и тому, что ты в крепких надежных четырех стенах, что бы это дало? И кому? Чувствовать себя рыбой в бочке, где спокойно и тепло? И вот еще вопрос, кто тот, что создал эти ключи и замки и кинул их, куда не попадя? Ты меня понимаешь?

– Прекрасно, Агриппина, прекрасно, – потер руки Фриц. – Последуем твоей аналогии. А как ты все эти вещи внесла в дом, кто тебе открывал, и почему ты не повесила ключи на место? Мы продвигаемся ко всеобщему началу. Откуда все началось? Что было, когда тебя не было? Или последуем методу психотерапии: что было бы, если ты все-таки вышла бы за дверь?

– Моя аналогия ни в одну, ни в другую сторону не простирается, иначе она теряет смысл.

– Вот! В этом вся соль. Смысл! А может – его нет? Может человек живет так, как животное в вольере, оно думает и немного догадывается, что за пределами что-то может быть, оно не способно открыть дверь, и ему стоит только ждать, пока его откроют и выведут.

– Да, Фриц, но суть в том, что человек умеет открывать как вовнутрь, так и наружу. И если он закрывается, то зачастую делает это добровольно, чтобы уберечься от внешнего мира. Но мы уже отходим от важного вопроса. Для чего искать смысл жизни, если иногда люди его и вовсе не находят, тогда они что – просто биологический материал или же они как-то влияют на мир? Мы привыкли видеть мир как большинство и меньшинство, мы так редко заглядываем людям в душу, а разговоры с ними носят такой поверхностный характер. Часто люди считают своим смыслом семью. А если у них нет семьи, нет корней, и их как одинокую веточку воткнули в землю, и она случайным ли образом проросла? А какие плоды она даст и даст ли вообще? Некоторые веточки сохнут и стоят сухостоем. Что мы делаем с ними? Обходим, доламываем, не обращаем внимания, понимаем, что нет смысла поливать. И снова нет смысла. Так и с этими одинокими людьми. Если у них ничего и никого нет, неужели у них нет себя?

– Не знаю, Агриппа. Это все очень сложно. Давай, родная, допивай свой кофе, и отправимся на прогулку. Сейчас на улице так легко дышится.

Расплатившись и одев свои пальта, они вышли. Воздух звенел и переливался оттенками охры – от бледно-желтого неба до буро-красных стен старинных зданий. Агриппина на несколько мгновений ослепла от этой вселенской красоты. Неужели в этом мире может быть одновременно так красиво, свежо и прозрачно, а вокруг тебя – легкий флер запахов засыпающей природы? Плавно выйдя из этого состояния, она взяла Фрица под руку, и они неспешно пошли в сторону видневшегося в конце улицы старинного парка.

Они молчали. Фриц был красив, и Агриппина чувствовала себя с ним очень приятно. Фриц, казалось, немного отошел от своих раздумий и сам растворился в осеннем воздухе. Будто волшебство витало вокруг них, залетая через ноздри и меняя в голове переключатели с грустных и тоскливых мыслей на мягкие и теплые воспоминания, родом из детства. Ибо что нас так может пленять во взрослом возрасте, как не случайно донесшийся знакомый запах топленой печи, пирогов, старых книг и фолиантов, дедовой бани, пропахшей дубовыми вениками?

Странно было вспоминать, что еще неделю назад падал тот пушистый снег, и вот природа вновь откинула жителей Оденбурга на месяц назад. Будто бы и не было того вечера и предрождественского ожидания.

Фриц резко оглянулся назад, будто его кто окликнул.

– Что такое? – Агриппина вырвалась из своего состояния. – Кого-то увидел?

– Да нет. Призраки прошлого…, – немного рассеяно и с нотой раздражения ответил Фриц и замолчал. – Показалось, что Элеонора окликнула. Показалось…

– Фриц, ты либо дурак, либо не веришь сам себе, – ее начинали раздражать упоминания об его бывшей супруге, особенно из-за того, что это прервало ее тонкую интуитивную связь с природой. – Сходи к психологу, напейся, познакомься в пабе с развязной ирландкой, сделай что-нибудь, чтоб хотя бы на людях ты не упоминал о ней.

– Почему ты так нервно реагируешь?

– Я? Нервно? Ну да. Да, меня все это раздражает! Мы тут идем, так красиво, такая погода, воздух, солнце садится, а ты вспоминаешь ту глупую блондинку. Ты будто старой машиной проехался возле меня, пока я медитировала. Вот поэтому я и злая. Ну ладно. Что же это я… Прости. Ты сам знаешь, что я иногда остро реагирую на что-то, а потом все проходит, я становлюсь сама собой. Пойдем же, парк уже близко. Как красиво, Фриц, как красиво…

И они зашагали по прекрасно уложенному еще 200 лет назад тротуару. Парк напитывался последними лучами солнца, все оставшиеся на ветках листья будто купались в них, беззаботно плескаясь, как дети в пенной ванне, зная, что скоро вернется мама и заберет их оттуда. Агриппина вновь глубоко вдыхала воздух, и на сей раз, он был пропитан мхом и опавшими листьями. Хрупкий баланс между нею, природой и Фрицем был снова нащупан.