Валентина Бекетова - Тайна замка Бельвуар

Обратимся к более позднему времени, любимому нами девятнадцатому веку. Здесь сошлемся на несколько очевидных и прискорбных примеров. От этой болезни умер итальянский композитор Гаэтано Доницетти (1797–1848), написавший более семидесяти опер; по существу, он был учителем великого Верди. Когда в операх Доницетти сегодня поет Анна Нетребко, то это становится праздником, в котором её голос и красота возносят слушателя в небесную сферу, как пение и красота Франко Корелли (1921–2003).

Нельзя также обойти смерть французского писателя Ги де Мопассана (1850–1893). Он умер страшно: сифилисный паразит быстро проник в мозг; писатель сошёл с ума и был помещён в психиатрическую больницу. Его навестили друзья: Гюстав Флобер, Оноре де Бальзак, Анатоль Франс. Общение было только через замочную щель. Другого врачи не могли разрешить. Писатели увидели голого, заросшего волосами человека, который, бормоча что-то, на четвереньках пересекал палату из угла в угол. Это зрелище было ужасным, оно напоминало одну из картин ада. Вскоре Мопассан умер от апоплексического удара. Есть мнение, что от этой болезни сошёл с ума немецкий композитор Роберт Шуман (1810–1856). Болезнь длилась годами, а смерть настигла тоже в психиатрической больнице, поразив мозг композитора. Не миновала она и русских литераторов. Сын богатых сибирских помещиков Н. М. Языков (1803–1847) став, как сам он называл себя, «поэтом радости и хмеля», получал похвалы своему таланту из уст Жуковского и Пушкина, дружил с Гоголем, умер относительно молодым от мозгового сифилиса, хотя и лечился много, в том числе и в Италии.

Закончим данную тему ещё одним примером. Он из двадцатого, очень близкого нам века. От этой болезни в 1976 году погибает «стальной король» Америки Говард Хьюз. Нужно полагать, что возможностей у него для лечения было предостаточно. Напомним, что в 70-е годы он затратил немало средств для подъема советской подводной лодки ПЛ-547, затонувшей в Тихом океане, экипаж погиб; предположительно она столкнулась с американской; последняя с вмятинами пришла в один из японских портов для ремонта. Но ни деньги, ни новейшие лекарства, ни его былая голливудская слава и муза, прекрасная Ава Гарднер, – ничто и никто не помогли Хьюзу. Его, голого, на окровавленных простынях вынесли из личного самолета в Далласе и, погрузив в автомобиль, отправили в клинику, где он по форме и содержанию повторил судьбу Ги де Мопассана: сошёл с ума и был поражён апоплексическим ударом.

В заключение несколько слов скажем об итальянском городе Падуя. Здесь в 1596 году, будучи студентом знаменитого одноименного университета, граф Рэтленд совершенствовал свой латинский язык. Здесь же учились и датские студенты Розенкранц и Гильденстерн, хорошо знакомые его светлости молодые люди. Влюбленный до самозабвения в Падую, Рэтленд оставил память о своем там пребывании. В ряде шекспировских пьес его герои, что называется, топчутся в Падуе даже тогда, когда находятся в другом месте, для них оно тоже – Падуя. А датские студенты позже «засветятся» в шекспировском «Гамлете». Прибывший на учебу в Падую Люченцио, надо полагать граф Рэтленд, в комедии Шекспира «Укрощение строптивой» восторженно восклицает: «Сбылось моё заветное желанье увидеть Падую, наук питомник!»

Этот город славился и другим. Именно здесь врачи «набили руку» в лечении французской болезни. Это свидетельство Теофила Готье (1811–1872) доносится к нам из девятнадцатого века. Что было в конце шестнадцатого, когда, видимо, «рука» ещё не была «набита», а куртизанки правили бал в Италии, даже невозможно представить, хотя свидетельств предостаточно. Студент Падуанского университета английский лорд граф Рэтленд был умнейшим, а в области словесности и литературы – гениальным человеком, но в проявлении своих чувств – неосторожным юношей, о чём неоднократно сокрушались и отчего впадали в отчаяние герои в шекспировских пьесах. В сонетах это тоже отражено: «Пускай грехи мои сжигают кровь», «Все преступленья вольности моей…» (Сонет 109), «Любовь – мой грех» (Сонет 142), «Моя душа, ядро земли греховной…» (Сонет 146). Гилилов об этом знал. И он точно знал, что Рэтленд – это и есть подлинный Шекспир, теперь уже «догорающая свеча», в основном одиноко заканчивающая свой короткий жизненный путь в замке Бельвуар. Гилилов рвался сюда мыслями и чувствами, чтобы помочь этому человеку, облегчить его физическое состояние, а то и вылечить, продлить жизнь мировому светочу литературного Олимпа. Именно Шекспиру-Рэтленду он посвятил свой монументальный многолетний труд «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса». Великие Владетели временных пространств и эпох знали об этом, вот почему их конкурс на спасение Рэтленда дошёл до Московии, и экспедиция Гилилова прибыла осенью 1610 года в резиденцию его светлости – замок Бельвуар.

Эти и последующие события, как мы понимаем, произошли здесь в виртуальном формате, тем не менее во многих аспектах их содержание правдиво, что подтверждают литературные свидетельства и логика развития.

Его главное внимание как исследователя и писателя в этой работе, которую он коротко сам назвал «Игра», было направлено на раскрытие четырехвековой шекспировской тайны и исправление официальной историографии великого драматурга. Эту задачу Гилилов выполнил. Выполнил настолько блестяще, что читатели его книги, не комитеты, аффилированные с бизнесом и политикой, а именно читатели и деятели культуры присуждают его великому труду Нобелевскую премию. По закону справедливости он стоит нескольких. Эта книга особая. Её нужно читать снова и снова.

Снова и снова читать Шекспира призывает его современник – поэт Бен Джонсон (1572–1637). Он знал Рэтленда. И в своей поэме, посвященной памяти Шекспира, называет драматурга родовым именем графа Рэтленда – Мэннерсом. Шекспировскую тайну берегли многие, в том числе и Бен Джонсон. Гилилов её раскрыл, потому что снова и снова читал Шекспира, потому что владел научным методом системного анализа. Сейчас он сидел в своем прекрасном кабинете в замке Бельвуар над раскрытой книгой, обдумывая один деликатный и тонкий вопрос, который должен был решить с Нортоном.

Лечение графа было столь успешным, что он уже самостоятельно выходил на прогулки в парк, на любимую им цветочную поляну, даже поднимался на небольшой холм вблизи озера и подолгу там отдыхал. Врачи всё это приветствовали и видели явные признаки восстановления физического и душевного здоровья его светлости.

Однажды, как рассказал Нортон, графа увидели в парке у статуи Аполлона. Сидя на скамейке под высоким дубом, он смотрел на плещущийся «кастальский» ключ у подножия античного бога и плакал. Гуляющие там врачи старались деликатно не заметить это и покинуть аллею, но граф подозвал их, поговорил с ними, а потом, прогуливаясь с Игорем Витальевичем – врачом-терапевтом и психологом, признался, что время уходит быстро, что он стоит на краю могилы, боится остаться один, а его сердце болит от воспоминаний о прошлом. Они долго беседовали, и граф пришёл в замок успокоенный и умиротворенный.