Аглаида Лой - Портрет с отрезанной головой

– Все-таки наловил, – рассмеялась я.

– А как же, – горделиво отозвался он, – жаль только соль куда-то подевалась. Будешь? – протянул мне палочку с крошечным обугленным мальком.

– Нет уж, спасибо за угощение…

– Зря. Очень вкусно. – Он с удовольствием снял с палочки малька и положил в рот. Прожевал тщательно и проглотил. – На, попробуй…

– Юрик, я вполне сыта, – сердито сказала я, едва удерживаясь от смеха: только жареных мальков мне не хватало!

Зашелестели кусты, на пляж вышли Таша и Сержик. Вид у обоих был расслабленный и слегка отсутствующий. На Ташин купальник налипли упавшие листья и травинки. С юмором оглядев их с головы до ног, от комментариев я все же воздержалась. Зато Юрик обрадовано устремился навстречу: «Куда вы подевались? Я уж думал – заблудились, собрался на поиски».

Таша пристально уставилась на него: действительно не врубается, почему они задержались – или придуривается? Уверившись, что спрашивает из лучших побуждений и безо всякой скрытой насмешки, спокойно пояснила:

– Да как-то так получилось… Шли, шли… и время незаметно пробежало.

– А я тут мальков пожарил. Хочешь? – от чистого сердца предложил Юрик, протягивая ей палочку с подкопченной над костром речной мелочью. Ее аж передернуло, и она торопливо отказалась. – А ты? – обратился он к Сержику.

– Нет уж, я лучше выпью – пить хочется, – сказал Сержик, берясь за бутылку. – Есть еще желающие?

Желающими оказались все. Тут же весело доели оставшиеся бутерброды и жареные сосиски, закусили малосольными огурчиками. После еды всех потянуло вздремнуть, и скоро наши слегка подвяленные солнцем тушки вольготно распластались на полотенцах и покрывале, выполнявшем роль скатерти-самобранки. До чего же хорошо и покойно!.. Вода у берега плещет, легкий ветерок дует. Лежи себе смирно, смотри в синее до черноты безоблачное небо, и – никаких тебе мыслей и треволнений… Сиеста, одним словом. Только вот Таша никак не успокоится: неймется ей, опять дёргает Сержика. Потом угомонилась и она, устроилась рядом с ним, уютно положила голову во впадинку у его плеча, а он уже и похрапывает.

Первой проснулась Таша, впрочем, может она и вовсе не спала – и тотчас принялась будить Сержика и тащить его в воду. Ташина возня вывела меня из приятного дремотного состояния. Вечерело, пока до да сё – домой попадем часов в десять. Купаться меня больше не тянуло. Я собрала оставшийся мусор и сложила в догорающий костер, опустевшие бутылки убрала в сумку – избавимся по дороге.

– Кажется, пора будить подругу, – сказала я. – Пусть окунется в реке – легче в автобусе ехать.

– Натали, а Натали, – коснулся ее плеча Юрик. – Просыпайся, пора домой!

Она в ответ что-то пробормотала, однако не проснулась. Тогда он встряхнул ее сильнее. Это подействовало. Натали, наконец, открыла глаза, села и спросила почему-то по-французски: «Кес кё се? (Что случилось?)»

– Ничего особенного, – засмеялась я, скоро домой поедем. – Купаться еще будешь?

– Ви – да, – снова по-французски ответила она, вскочила на ноги и побежала к воде.

– По-моему она перегрелась на солнце, – сказала я. – Ты, Юрик, иди с ней, не дай бог утонет!

Несмотря на холодную обскую воду, Натали все еще пребывала в какой-то иной реальности. И ладно бы находилась сильно подшофе, так ведь нет, вероятно, сказался доселе нам неизвестный «солнечный эффект» на фоне перегрева. Заговорив по-французски, она нисколько не шутила, как я сначала подумала, но окончательно и бесповоротно перешла на чужой язык. Хорошо хоть я ее понимала – тоже немного учила французский.

Когда из длительного заплыва вернулись Таша с Сержи-ком, я тут же посвятила их в странную аномалию. Разумеется, они не поверили и принялись язвить на мой счет: вечно ты что-нибудь придумаешь! Продолжая насмехаться надо мной, попытались говорить с Натали по-русски – и потерпели неудачу. Теперь уже пришла моя очередь от души поиздеваться над ними. Смех смехом, но пора было ехать домой. И тут выяснилось, что Натали сильно «штормит» и сама она идти не может. Как верные подруги, мы помогли ей одеться, парни подхватили ее под руки, и процессия двинулась к автобусной остановке. По дороге хохотали, как ненормальные, потому что на любой вопрос Натали с серьезным видом отвечала только по-французски. Народу на остановке было немного, обычно все уезжают с дач в воскресенье. Натали все еще пребывала в своеобразной отключке, и мы бессовестно потешались над ней. Впрочем, не зло. Однако это вогнало ее в большую печаль. Она уселась посреди дороги прямо на асфальт, и когда мы подошли, чтобы поднять ее и увести с проезжей части, перешла, наконец, с французского на русский, причем, повторяла одну фразу: «Мне так грустно… Как же мне грустно…» – и тяжко вздыхала. А в автобусе опять перешла на французский, чем веселила нас всю дорогу.

Высадившись на площади Калинина, куда нас доставил родной 17‐ый автобус, мы расстались. Таша вцепилась в своего мужчину и потащила его к себе, под титлом, что нетрезвую женщину необходимо проводить. Сержик без возражений последовал за ней, хотя именно он, на мой взгляд, был уже «хорош». Суббота для Таши – день священный; родители на выходные, как правило, отбывают за город достраивать дачу, так что вся квартира переходит в ее распоряжение, а это означает полную свободу и бурную личную жизнь. Нам же с Юриком выпала сомнительная честь доставить домой еще окончательно не пришедшую в себя «француженку». Радовало, что к этому времени она уже почти пришла в себя и вполне сносно заговорила по-русски.

Посидев немного у Натали, убедились, что с ней все в порядке: она собиралась ложиться спать, – и распрощались. Прогулочным шагом дошли до моего дома, постояли немного у подъезда, и я пригласила Юрика выпить кофе. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить маму, отперла входную дверь, и мы тихонько проскользнули в мою комнату. Денек выдался еще тот, я очень устала, хотелось немного взбодриться. Юрик был не против ночного кофепития, ведь ему еще предстояло добираться из нашего Правобережья в Левобережье на двух автобусах, которые поздним вечером ходят, как им вздумается. Денег на такси у него не было, а метро только начинало строиться.

Расположившись у журнального столика, мы неспешно тянули крепкий кофе и негромко, почти шепотом, беседовали. Не удержались и немного посмеялись над странной метаморфозой, случившейся с Натали. Хотя, возможно, это было не так уж и удивительно, учитывая, что с младых ногтей она буквально помешана на Франции. Кинофильмы, известные актеры, история и литература, – ее конек, где она как рыба в воде. И уже года два или три самостоятельно, по пластинкам, учит французский язык. Ее страсть ко всему галльскому была настолько заразительна, что я тоже увлеклась французским и купила себе самоучитель с пластинками. Занималась и даже дошла до чтения детективов, конечно, со словарем; по воскресеньям, гуляя в центре, покупала в газетном киоске, что стоял напротив хлебного магазина с говорящим названием «Урожай», воскресный выпуск «Юманите диманш». Кроме политики и культуры «Юманите» печатала забавные комиксы про Пифа и Эркюля, которые тогда меня очень забавляли.