Аглаида Лой - Портрет с отрезанной головой

Моей альма матер на настоящий момент являлся престижный гуманитарный университет, куда я поступила на факультет журналистики. Учебный процесс не слишком меня угнетал – все-таки уже третий курс! – и я подрабатывала в популярной молодежной газете: писала обзорные статьи по литературе и искусству. В тот день редактор «молодежки» дал мне задание осветить масштабную выставку местных живописцев и ваятелей. Отправилась я туда без особого энтузиазма, однако с нескрываемым интересом: все же любопытно, какие замечательные события происходят в нашем городе на ниве художественного творчества. И вообще, происходят ли?

Там мы и познакомились. Совершенно случайно. Когда я соляным столбом застыла возле полотна местного мэтра, мысленно прикидывая, что же можно сочинить про хаотическое нагромождение ярких пятен и переплетенных линий под названием «Восторг художника от созерцания небесных огней». Разрази меня гром, если я вижу эти самые «небесные огни»!

Он подошел незаметно, почти подкрался, постоял возле меня и, по-видимому, прочитав, отражавшиеся на моем лице впечатления от данного живописного шедевра, непринужденно спросил:

– Что, не нравится?

– Как вам сказать… – мрачно отозвалась я, – что-то в этом есть, но наверно я не доросла до подобных высот изобразительного искусства, – и только тогда взглянула на собеседника. А он – ничего, симпатичный.

Мы разговорилась. Немного прошлись по залам, обмениваясь впечатлениями, потом он попросил мой телефон. На том и расстались. Звали его Гена. Он сказал, что окончил Академию художеств в Ленинграде и является дипломированным искусствоведом, чем, естественно, меня заинтриговал. А если еще прибавить, что передо мной явился высокий, стройный, голубоглазый и слегка лысеющий джентльмен, который со знанием дела рассуждал о представленных на выставку картинах и их создателях, со многими из которых был знаком лично, – мой интерес к нему значительно возрос.

Сам того не подозревая, своими комментариями относительно выставленных произведений Гена здорово помог мне со статьей, так что редактор даже похвалил меня за глубокое знание материала. Он позвонил через три дня, поздно вечером. Мы проговорили больше часа, и я лишний раз убедилась, насколько он интересный и продвинутый в области изобразительного искусства собеседник. Наше знакомство удачно совпало с моим новым увлечением живописью. С головой погрузившись в изучение истории искусств, я последовательно открывала для себя классицизм, романтизм, импрессионизм, постимпрессионизм, экспрессионизм и пр., и пр. Замкнутый сам на себя живописный мир приоткрывался мне постепенно, существуя совершенно обособленно и параллельно окружавшему нас вещному миру.

В детстве и юности мне нравились работы Брюлова, Шишкина, Репина, напоминавшие фотографические карточки, позднее совершенно покорил Боттичелли с его прекрасными античными богинями, потом неожиданно очаровали сумеречные и демонические персонажи Врубеля. Чем глубже погружалась я в изучение изобразительного искусства, тем острее и напряженнее становилось мое эмоциональное восприятие живописи. Теперь я не просто рассматривала полотна, но входила в общение с ними, видела мир глазами художника, чувствовала его чувствами. У Гены имелись превосходные альбомы по искусству – целая коллекция, – и он со страстью рассказывал мне о художниках, сопровождая свои лекции наглядной демонстрацией репродукций их произведений. Каспар Давид Фридрих, с пронизывающим все его работы ощущением космизма… Уильям Блейк, для которого Смерть и Апокалипсис являлись одной из составляющих бытия… Золотая «Юдифь» Климта… Знакомство с Геной открыло мне совершенно незнакомую прежде ветвь живописного искусства. Какое-то время мы присматривались друг к другу на расстоянии вытянутой руки, но затем я не устояла, и мое увлечение живописью плавно переросло в увлечение самим Геной. Мы сделались любовниками.

Любовник он был потрясающий – один на миллион. Все сложилось бы идеально, не будь он женат, что, впрочем, действовало на нервы только мне, нисколько его не смущая. Однако жена его была беременна и, в силу подсознательной женской солидарности, «свободное» поведение Гены меня раздражало. Конечно, я знала, что многие мужья частенько ходят налево во время беременности супруги. Это не слишком морально, но вполне жизненно. Поэтому оправдывала себя тем, что его жена ни о чем не догадывается, следовательно, вреда я ей не наношу, потому что длительных отношений с Геной не планирую: ну, переспали и разбежались. Однако он был настолько хорош в постели, что расставаться с ним пока не хотелось. Тем более, его жена на время поздней беременности и родов уехала в другой город к родителям, и нам ничто не мешало встречаться. И все же, не будь он настолько эрудирован и привлекателен интеллектуально, не увлекайся настоящей поэзией: часто, лежа рядом со мной в постели, читал наизусть прекрасные стихи, – вряд ли мы встречались бы долго. Женатые парни не для меня. Хотя… в чем-то это удобно: не пристают с женитьбой, блюдут гигиену, опасаясь подхватить половую инфекцию, а значит, и тебя не наградят какой-нибудь заразой.

Общаясь с Ташей, мы теперь обсуждали не только ее отношения с Сержиком, но и мою связь с продвинутым искусствоведом. Любой женщине совершенно необходимо делиться с подругой своими эмоциями, анализировать собственные чувства и обсуждать мужские достоинства сексуального партнера. А достоинства у Гены были бесспорные, включая эротические игры высшего класса (заветная мечта каждой современной женщины). В противоположность моим, внезапно вспыхнувшим «сумасшедшим страстям», роман Таши с Сержиком как-то забуксовал, вернее, двигался ни шатко, ни валко по какой-то одному ему известной замкнутой кривой. Без сомнения, он питал к ней чувства и ценил как любовницу, однако не настолько, чтобы перейти Рубикон и, наконец, сделать предложение. Таша мучилась и переживала, дожидаясь от любимого мужчины решительного шага, вот только Сержик никуда не спешил, его и так все устраивало. На мой взгляд (о чем я даже заикнуться боялась, чтобы не сделаться на веки вечные ее врагом), Сержик воплощал собой законченный тип полудикого кота, который гуляет сам по себе, не обращая внимания на окружающих. И чтобы захомутать такого гулену, требовались не только и не столько любовь и верность, сколько чисто женское коварство, хитрость и порядочная стервозность, коими влюбленная Таша не обладала.

Натали с Юриком тоже неоднократно становились предметом нашего разговора. Как же иначе – друзья. Мы обе сходились на том, что Юрик не просто увлечен ею, но возможно серьезно влюблен. Возникал закономерный вопрос: как относится к нему Натали?.. С одной стороны, она всегда соблюдала дистанцию и демонстрировала некоторую прохладность, что не мешало ей беззастенчиво с ним флиртовать, подавая надежду на будущее. Влюбленные женщины так не поступают. Хотя вполне очевидно, что Юрик ей импонирует, раз она удерживает его при себе. Но такова Натали: умная, скрытная, очаровательная и безумно притягательная для мужского пола: типичная роковая женщина. Глядя на нее, я прекрасно понимала влюбленных в нее мужчин. Точеная фигура богини – типа «песочные часы», большие зеленоватые глаза и светло-русые, от природы вьющиеся волосы. Если уж не мадмуазель совершенство, то близко к этому. Почему-то с детства я завидовала ее светлым волосам, у меня-то темные, с каштановым отливом и очень густые. Впрочем, серо-зеленые глаза, черные брови вразлет, чуть вздернутый носик и фигура выше всяческих похвал (по мнению мужского пола) вполне примиряли меня с темным цветом волос, да и с собственной внешностью тоже.