Николай Горицветов - Чугунные крылья

– Понятно на данный момент.

Ирина Юрьевна переменила собеседника.

– Что, Свет, не устала ещё сидеть?

Светлана Михайловна сказала, что нет.

– Ну посиди ещё. Мне просто с Никитой захотелось как-то наедине пообщаться.

Произошёл ещё один заход чаепития. Кое-кто сидеть действительно устал – Алёна Маркова. Она тихо попросила маму пойти с ней домой, чтобы помочь с уроками. Но перед этим девочка умоляюще посмотрела на Никиту, который снисходительно кивнул, и только потом обратилась к матери.

И Светлана Михайловна с Алёной под знаки соседке собралась домой.

– Ладно, пойдём мы с Алёной, уроки у неё ещё остались. Скажу только напоследок, что сегодня ты, Ир, почти сравнялась по красоте с дочкой, насколько это вообще возможно.

– Да я и не собиралась сравниваться! Просто постаралась не выглядеть слишком незаметной на фоне такой жар-птицы!

Светлана Михайловна, смеясь, удалилась. А Никита теперь посмотрел на Машу подольше. Она чуть повернулась в его сторону. Совсем чуть-чуть, так, что заметить мог только тот, кто в этом нуждался.

Дома двенадцатилетняя Алёна сказала маме:

– Да-а! Вот это Маша «с «Уралмаша»! Я увидела её и поняла всё, что с Никиткой происходит. Повезло ему! Или, наоборот, влип не в ту.

– Алёна, давай надеяться на лучшее!

Тем временем Ирина Юрьевна хотела уже подойти к теме Бога, но это могло не так подействовать на Машу, встревожить тем, что у её мамы появился оппонент. И она нашла выход.

– Ладно, Никит, давай пройдёмся по квартире, а то что всё сидеть?

– А Маша?

– Ничего, одна посидит.

– Именинницу одну оставим?

– Ей так лучше будет, я её знаю.

Из-за стола встал этот «единственный мужчина», сосед и одноклассник Маши и анархист, всё в одном флаконе. Выходя из кухни, Никита ещё раз задержал на Маше взгляд, в надежде, что она приподнимет на него свой взгляд или голову. Её подбородок приподнялся на какой-то миллиметр, но парень заметил это в своём трепете ожидания.

Ирина Юрьевна привела его в большую комнату, где, сев на диван, продолжила расспрос:

– Я продолжу узнавать, очень ты меня заинтриговал. А вообще что-нибудь родное, вот, скажем, двор, где ты маленький играл, вызывает какие-нибудь тёплые чувства?

– Вызывает… Да, я выделяю это особое место, но с государством его никак не связываю, помещаю свой двор на планету Земля.

– Ни в Москву, ни в Россию…

– Нет, в первую очередь – на планету Земля. Остальное – так, географические уточнения.

– А высшего существа над миром ты не признаёшь?

– Бога, что ли?.. Если честно, человека предпочитаю высшим существом считать, который сам до всего дойдёт со временем, путём познания.

– И до бессмертия?

Тут Никита задумался.

– Может быть… Я смутно что-то слышал про разработки по… крионике.

Последовало ещё несколько мелких вопросов. И так за чаепитием и разговорами прошло уже больше часа.

– Ну, в общем и целом, Никита, я тебя поняла. Разделить твои взгляды не могу, но хотя бы поняла. Интересный ты, конечно, человек. Пойдём теперь вернёмся на кухню, к новорожденной нашей.

Теперь все сидели за столом в удивительном молчании. За окном совсем стемнело. На столе всё ещё оставался чай да разложенные к нему сладости. Мама Маши вышла из-за стола.

Никита остался с Машей наедине и не мог этому поверить. Его сердце вспорхнуло, и он ощущал его биение где-то в гортани. Ему стал не нужен чай, и он перелил его из своей чашки в опустевшую чашку Ирины Юрьевны, затем быстро, немного даже судорожно, вытер салфеткой обронённые капли. Зачем он это сделал – сам не понял.

– Маша! – секунд шесть он ждал, чтобы она хоть шевельнулась. – Ма-ша! А, Маша? Что ты, совсем ничего говорить не можешь, ни слова?

Девушка разве что только раскрыла пошире свои светло-карие глаза. Других изменений в её позе и взгляде не наблюдалось.

– Ни единого слова не можешь сказать мне? Как тебе чаепитие, например?.. Что же с тобой случилось? – глубоко вздохнул Никита. – Ты в каком-то своём мире, да? А что там происходит, не расскажешь мне? Мне правда интересно!

И тут Никита дошёл до того, что, посмотрев в дверь для предосторожности, погладил Маше руку.

– А меня ты пустишь в свой мир? Я там сразу стану героем! Если не в этом, то в твоём мире мы будем вместе. Если ты только разрешишь мне войти в твой мир… Так и не скажешь ничего, Маш? А я вот хочу сказать тебе. Я… я… Ну почему ты молчишь и не шевелишься? Я же… Я ж люблю тебя, Маш!

Девушка не испугалась, не вздрогнула. Она неизменно смотрела перед собой, чуть в сторону и вниз, в неопределённую точку иного пространства с некоторым удивлением.

– Не посмотришь на меня?

Никита отвернулся и, не в силах продолжить разговор, закрыл лицо руками и стал чуть вздрагивать. Маша сидела всё так же.

Тут вернулась её мать.

– Никит, ты чего это? – изумлённо спросила она.

Вместо ответа парень резко встал, не показывая глаз. Затем проговорил напряжённым, громким и быстрым шёпотом:

– Да так, Ирина Юрьевна, чешутся глаза чего-то, от недосыпания, наверное. Спасибо за всё, позвольте я пойду, всего доброго! – одновременно он тщательно вытирал слёзы. Он вышел из квартиры, не повернувшись.

Долго размышлять над его поведением Ирине Юрьевне не пришлось. Её ждало настоящее чудо. Маша повернулась к двери, куда вышел Никита. Затем произошло ещё кое-что.

– А к-кто это был? – впервые за много лет раздались невнятные, натянутые слова Маши.

Мама, конечно, не могла ей ничего ответить, оторопев. Онемела теперь она.

– Что-о?! Ещё раз скажи… ну-ка…

– Это что сейчас за мальчик был, вышел туда?

– Господи! Машенька! Доченька! Слава тебе, Боже, за чудо! – Ирина Юрьевна перекрестилась. – Да неужели?! Ой! – она бросилась со слезами обнимать и целовать дочь и, уткнувшись в её плечи, сотрясалась в рыданиях.

Маша пока помолчала, посмотрела по сторонам. Когда мама снова начала целовать её в щёки, снова осторожно спросила:

– А кто это был? – слова потекли уже свободней.

– Да какая разница, кто был, когда ты у меня заговорила, доченька, свет ты мой ясный!

– Мальчик этот, как его зовут? – медленно проговаривала Маша.

Но мать никак не могла вникнуть в содержание вопроса, настолько её потряс просто факт вопроса, то, что дочь произнесла какие-то слова. Но у Маши, наконец, взялась и некоторая настойчивость:

– Ну мам, не скажешь?

– Ой, что тебе сказать, бесценный ты мой человечек?

– Что за мальчик, как зовут его?

– Ой, да на что он тебе дался, этот мальчик? – не могла Ирина Юрьевна уловить связь между событиями.

– Я от него что-то почувствовала. Он, кажется, меня любит.

– Ой, Машенька! Это мама тебя любит так, что умереть за тебя готова каждую минуту.

– Я стала чётче всё видеть… – продолжала девушка под экстатические восклицания матери, – я там всё ходила-ходила по городу какому-то, в приюты заходила, в магазины. Снегу много… И вдруг зашла – и лесная солнечная поляна. Со мной лес стал разговаривать, поляна стала разговаривать, все цветы на ней, как одно…