Николай Горицветов - Чугунные крылья

Ещё одним человеком, посвящённым в происходящее, стал отец Никиты, вернувшийся из командировки под Челябинском. Александр Константинович стал несказанно, по-детски рад и горд сыном.

– Эх, сынуля! Я не предполагал, какой ты у меня будешь молодец!! Ты ж просто герой, джентльмен и… как его… рыцарь! Само благородство!

– Ладно, пап, не перехваливай так уж! – смущённо отвечал Никита.

– Да я даже в сказках про таких не читал. Ты помог прекрасной девушке выздороветь, заговорить! Теперь ещё учиться ей помогаешь! Извини, но я ещё раз скажу: какой же ты молодчина, Никитка! Не могло быть для меня лучшего подарка по прибытии из рейсов, чем узнать, что у меня такой сын!

– Ты, Саш, сейчас захлебнёшься от восторга! Остановись, отдышись! – сыронизировала Светлана Михайловна. Она, как ни странно, не так проявляла эмоции, как мужчины в семье Марковых.

Вот так застывшие эмоции пришли в движение, в бурление. Заговорили и две матери, и отец с сыном.

– Смотри только, сын, хоть наружность у Маши и ослепительная, но помни ещё и о душе, так сказать. Доверие её береги обострённое, – уже серьёзно говорил отец.

– Да-да, я так и собираюсь.

Вступительный экзамен абитуриентка Мария Обходчикова сдала успешно. А ведь когда-то для неё реакции ионного обмена были ночным кошмаром! Всего один человек так переменил её жизнь – абитуриент того же вуза, будущий однокурсник Никита Марков. Сам-то он сдал экзамен вообще безупречно, никакие дополнительные вопросы не вызвали у него ни одной запинки. Давалась диву вся приёмная комиссия.

Институт, кстати, находился вовсе не рядом с домом. Первые два месяца учёбы Машу в метро сопровождали мама и Никита. Возвращаясь втроём, они доезжали в лифте до своего одиннадцатого этажа сине-белой многоэтажки и расходились по квартирам.

Несмотря ни на что, у Ирины Юрьевны сохранялись опасения в отношении Никиты. Она сама иногда думала, что это что-то навязчивое, беседовала всё с теми же – Машиным врачом, священником, психологом. Со Светланой Михайловной, наконец. Та ей рассказывала про Никиту истории другого свойства, чем история с пресловутым баллоном.

– Я понимаю, Ира, ты пережила шокирующие ситуации. Мужа вон убили. Вначале ничего не предвещало. Оттого такая тревожность в отношении Никиты. А я за него, как за себя говорю: для него защищать слабых и больных – смысл жизни. Иногда он просто в этом слишком яростен бывает. Такая «ярость благородная», как в известной песне.

– Ты как психолог говоришь, Света, тебе бы им работать.

– Ну, должность медсестры имеет что-то общее.

И так, постепенно, сквозь вздохи, беседы и молитвы, Ирина Юрьевна привыкла к тому, что её дочь ездит на метро в другую часть города вместе со своим другом – соседом и однокурсником.

В институте Маша предстала, конечно, молчаливой и одевалась более чем скромно. Но всё равно не могла остаться незамеченной. Мало того, что лицом была хорошенькая, так ещё и такую фигуру не могли полностью скрыть никакая просторная одежда. Институтский народ, надо отдать ему должное, оказался всё-таки сдержан, прилипаний к девушке не возникало. Но уж про себя-то все её отмечали. Даже седовласые профессора покашливали от неожиданности и забывали, о чём говорили и думали.

Наконец, к Маше подошли, но Никита мог не волноваться – подошли другие девушки.

– Привет! – запросто начали они разговор.

– Привет! – ответила Маша.

– А чего ты такая молчаливая-то?

– Ну… Какая есть… Нравится так.

– Интересная ты!

– Маш, – включилась другая девушка, – с такими… – она поперхнулась, – внешними данными, – подруги рассмеялись, – и такая зашуганная. Что-то не очень ясно.

Далее последовали вопросы о том, одевается ли Маша в модные наряды, ходит ли в модные магазины.

– Я не знаю, зачем это надо. Во что одеваюсь, меня устраивает, – пояснила девушка, через год после немоты.

– Да… не знаю, чего сказать… слышала про такие явления, но чтобы так, вживую встречать!.. Ты не из деревни какой?

– Нет, из Москвы. Просто… так жизнь моя прошла… А деревню я люблю, правда.

Девушки не знали, что ещё спросить, были ошарашены.

Все происходившее в институте Маша рассказывала матери во всех подробностях. Ирина Юрьевна всё узнавала так, будто сама присутствовала на всех занятиях – лекциях и семинарах. Врач так и говорил про аутистов, что они либо молчат, либо говорят очень хорошо – подробно, красочно, умно строят фразы. Маша молчала с четырёх до ровно семнадцати лет, до дня рождения. Но хоть она и заговорила, аутисткой всё равно осталась, ибо сохранялись особенности поведения.

Ещё один выпускник той школы и того класса – Костя Савин, с поступлением в вуз медлил. Он выбрал тот же – некуда, мол, деваться – но пока пошёл на подготовительное отделение. Поступил он на год позже Никиты и Маши. Зато он встречался в своём идейном кружке с более зрелыми представителями движения анархистов. В телефонном разговоре Костя приглашал в кружок и Никиту.

– Ох, и далеко ж ты запёрся в этот институт химический. А я уж за тобой последовал. Просто ты любишь химию, а я – поваренную книгу анархиста.

Последовал смех обоих.

– Тебе там, поди, предсказали, что вторым Менделеевым станешь?

– Так не говорили, но высоко оценили мои способности. А Менделеев этот… У него взгляды были ужасные – монархист да националист. Меня вообще от него воротило бы, если б не гигантский вклад в научное знание. Он ещё входил в ублюдочную «Чёрную сотню», фашистскую организацию, которая предшествовала немецкой, гитлеровской. Может, официально и не входил, но взгляды их во многом разделял. Вообще, наверное, правильно многие говорят, что сначала фашизм был русским. Пусть он был менее кровавым, но был первоистоком, был тупым и лапотным.

– Да-да, Никитос! И по всему видно, что фашизм у нас возрождается. Точнее, не у нас. «У нас» – это значит на земном шаре, а не в рашке. Вот в рашке он возрождается. Перед последними выборами этот Шагов вообще как обкуренный забурел – вопил что-то про генетический код и «народ-победитель». Чуть я не блеванул! До того фюрера ему всего ничего осталось.

Последовали непечатные характеристики президента.

– Разве что только «хайль Шагов» никто не орал на том стадионе, – продолжал Костя. – Все, кто якобы наблюдает за правами человека из-за океана, на самом деле его же они в эту страну и поставили. Как и предыдущего фюрерочка. Что по ту, что по эту сторону океана – все ставленники мирового капитала. Отсюда и отвлечение простого народа от классовой борьбы на всякое мифическое единство нации. Сначала просто отвлечь народ Земли – он единый – а потом и войны разжечь ради новой прибыли. Вот сколько всего мировой капитал добивается через своих ставленников, через этих чмырей обкуренных, навроде Шагова! Что Кремль, что Пентагон – всё одна рейхсканцелярия!.. Ну, в общем как, Никитос, идёшь на беседу в кружок этого Рагулина? Ему лет тридцать пять где-то, старый уже мужик и разбирающийся в наших вопросах глубоко.