Владимир Хардиков - Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 4

Наконец наступал долгожданный момент, когда дела и обязанности, оформленные актом передачи и рапортами начальников служб, были переданы подменному экипажу. Списывающиеся командиры оставляли своим сменщикам дополнительные записки с перечнем того, что необходимо сделать по их заведованиям в течение стоянки до их обратного возвращения за эту пару дней, когда они будут не у дел. Вскоре к борту судна подходил трансфлотовский катер, и все 40 человек штатного экипажа, оживленные и радостные, как большая компания мешочников, устремлялись по спущенному парадному трапу в салон – и через четверть часа уже пересаживались у пассажирского причала морского вокзала в заранее заказанный пассажирский автобус, который и будет их высаживать по месту жительства от аэропортовского Артема до владивостокского Эгершельда. Цикунов с затаенным оттенком зависти и любопытства наблюдал за членами экипажа, только что вернувшимися с североамериканского континента: люди как люди, ничем не отличающиеся от остальных. Он невольно спрашивал себя: «Повезет ли мне увидеть настоящую загадочную Америку и Канаду, как только что вернувшимся?» Тогда он и представить себе не мог, что спустя несколько лет весь американский северо-запад станет для него почти родным и знакомым не хуже Находки. Уже на пассажирском причале при посадке в автобус и укладывании багажа некоторые особо нетерпеливые успевали заскочить в магазинчик и прихватить что-нибудь для поднятия духа и настроения во время пятичасовой поездки до Владивостока. Обстановка в автобусе за долгие часы поездки иногда напоминала театральные сцены в духе репризы Михаила Жванецкого «А у нас с собою было». Подменный экипаж, принимая судно после долгих рейсов, успевал в течение двух-трех дней выполнить все намеченное, в основном потому, что система была хорошо известна и отработана, где каждый знал свое место и время, подключая в случае необходимости береговые службы пароходства: трансфлот, торгмортранс, службу материально-технического обеспечения (СМТО), базовую радионавигационную камеру, Находкинский судоремонтный завод. Несколько дней пролетали как одно мгновение для занятого с утра до вечера решением судовых проблем экипажа. Казалось, что в такое короткое время одолеть всю массу судовых нужд просто невозможно, но не было случая, чтобы не успевали до возвращения штатного экипажа. Основная работа по выполнению всех судовых нужд и контролю за их выполнением ложится на старшего помощника, и все два-три дня его спина не успевает просыхать, но компенсацией за вредность и ежедневные хлопоты является домашний уют, к которому быстро привыкаешь, то есть работаешь как обычный береговой служащий: утром на работу, вечером – домой, за исключением суточных вахт, когда приходится ночевать на пароходе. В день возвращения всей команды начиналось самое интересное. Как правило, обратный автобус не заказывался и каждый добирался до судна к назначенному времени самостоятельно по тем или иным причинам: кто-то оттягивал до последнего прощание с семьей, кто-то засиделся за прощальным столом в компании друзей, а кто-то приехал заранее, и собрать всех в один автобус не представлялось возможным. Основная масса добиралась ночным поездом, который отходил от Владивостокского вокзала в 24.00 и прибывал в Находку в 06.30. Мореходы, провожаемые своими близкими домочадцами на вокзальном перроне, успевали хватануть пару рюмок со своими соплавателями из экипажа, обрадованные встречей, будто расстались не три дня назад, а, по крайней мере, полгода, и при этом еще успевали выпить на посошок со своими женами и близкими, не забыв прихватить с собой дополнительную дозу горячительных напитков, чтобы не скучно ехать целых шесть часов до Находки. Как только поезд тронулся, сразу же начинались братания и вспоминания уже хорошо поддавших людей, только что оторвавшихся от домашней опеки. Описать полностью картину ночного поезда невозможно, как бы мы ни старались, полной она может оказаться лишь в том случае, если хотя бы раз в нем проехать с моряками, возвращающимися на свое судно после полугодового рейса и двух дневной встречи с семьей и снова готовыми уйти на полгода, почти как у нашего знаменитого барда Владимира Высоцкого. В их вагоне вино лилось рекой на всем протяжении следования до Находки, слышались мотивы знакомых песен, и никто не сомкнул глаз до самого конечного пункта. Не что иное как прощание с Родиной на ближайшие полгода, не хватало лишь полонеза Огинского, вызывающего слезы на глазах. Веселье и безмятежность, на первый взгляд, вершившиеся в их вагоне, были нарочитыми и искусственными, чтобы отвлечься от тоски и предстоящей многомесячной разлуки. Прибыв в Находку, полупьяный экипаж, уставший и не выспавшийся за короткую, но бурную ночь, добирался до агентства трансфлота, находившегося на морском вокзале, и дежурный диспетчер выделял катер, чтобы одним рейсом забрать всех и забросить на судно. По дороге к трансфлоту несколько человек, наиболее активных в ночном употреблении напитков и явно перебравших, совсем расклеились и передвигали ноги с трудом, опираясь на своих товарищей. С прибытием к пассажирскому причалу количество уставших мореходов, отягощенных бессонной ночью, росло прямо на глазах и зачастую переваливало за половину. Но оставалось несколько самых стойких, на которых и была вся надежда по безопасной транспортировке ослабевших моряков на судно. С грехом пополам и великими трудностями наконец-то удавалось разместить всех на катере, и кто-нибудь из старшего командного состава пересчитывал собравшихся, чтобы определить действительное наличие всех присутствующих и нет ли среди них потерявшихся в ночи, и сразу же анализировал ситуацию в случае отсутствия кого-либо на борту катера, дабы определить, сможет ли судно выйти в рейс без них – или придется кого-то дожидаться. Капитану нужна была достоверная информация о наличии на борту своих архаровцев. Первый помощник, если и ехал в том же вагоне, старался не вмешиваться, понимая, что в таком состоянии это ни к чему хорошему, кроме откровенной ругани, не приведет, и переносил разборку с «активистами» на более позднее время, уже после отхода судна в рейс. Такие случаи имели место неоднократно и считались вполне естественными, и «пропажа» обнаруживалась лишь на следующий день в отделе кадров, уже в совершенно трезвом состоянии, на ходу придумывая оправдательную историю, объясняющую отставание от судна, зная, что за это по головке не погладят и вполне могут послать в каботаж на несколько месяцев, чтобы в дальнейшем не отставал. Наконец катер тыкался в борт линейщика, площадка парадного трапа опускалась на бак, и все прибывшие по одному ступали на трап, держась за его леерное ограждение, поднимались на палубу – кто самостоятельно, а большинство с помощью товарищей, стараясь идти уверенно, не показывая степени еще не прошедшего опьянения, чувствуя на себе взгляд капитана, не предвещавший ничего хорошего. На палубе дело шло уже значительно быстрее: самых неустойчивых рассортировывали по своим каютам, а находившиеся в более устойчивом положении добирались до них самостоятельно. Гораздо сложнее было тем, кто не смог самостоятельно дойти от диспетчерской до пассажирского причала – и катер ушел без них. Им помогали окружающие, но уже за отдельную и весьма солидную плату. Старшины катеров не рисковали брать на борт чересчур уж тяжелых отставших мореходов, опасаясь, что каждый из них может запросто угодить за борт – и тогда попробуй вылови бесчувственное тело назад, а вдруг не выловишь, тогда уже и уголовная статья светит, тем более что инструкция категорически запрещала им брать на борт и везти на рейд людей в любой степени опьянения. Но затем и издают инструкции, чтобы их нарушать или вовсе обходить. Все зависело от состояния «пациента», и если он действительно, по диагностике катерников, был в состоянии «грогги», то на этот случай в эскадре катеров предусматривалась специальная баржа типа «Северянка», 13-тонной вместимости, с широкой плоской металлической палубой, огражденной высоким сплошным ограждением, и выскочить из нее даже совсем трезвым было непросто, не говоря уже о почти неподвижных телах. Но тариф за использование баржи был уже «люксовый», а не просто повышенный. Вообще-то она принадлежала Находкинскому СРЗ и служила для перевозки рабочих бригад и оборудования на рейд к требующему небольшого ремонта судну и возвращения их обратно, но в аварийных случаях использовалась и для перевозки неподвижных тел, тем более что «аренда» хорошо оплачивалась, и катерники с баржевиками всегда могли договориться о ее рыночной стоимости, то есть по сути дела она выполняла роль скорой помощи, когда тело невозможно было доставить на катер для последующей транспортировки и тем более поднять его по узкому парадному трапу.