Алексей Болотников - Тесинская пастораль. №2

Евгений Борисович пытался думать, заискивающе глядя в глаза однокашников. «Дума» не работала. Однокашники тоскливо ждали конца занятий. Билась муха. Все устали от посредственности событий.

– Ну что, Шкаратин. Прошли три минуты. Заступите на кафедру и… излагайте ваше кредо. О чем бишь оно!.. Пожалуйте. – и сделал жест ручкой, истовый Аполлон Бельведерский…

– Я… это, – начал Шкалик, заступив на кафедру, – про вред курения и пагубные привычки… Я всем советую бросить курить и… эта… пить. И начать жизнь с понедельника. И жить по-новому… Вглядываясь в светлое будущее.

– Браво! Смело и актуально. И довольно-таки близко к общественным проблемам. Но активнее, активнее!

– Товарищи гончары, купцы и… последние нищие, – глубоко вздохнул и выдохнул Шкалик. – Граждане нашего города и из… сельской местности… по имени… Гондурас! Бросайте курить и пить чачу. Это до добра не доведет!.. – Женька воспользовался жестом Аполлона. – От никотина дохнут мухи и лошади… тоже. От алкоголя люди спиваются, – Шкалик вдруг шагнул с кафедры к столу Лопшакова и коротко, эдак иллюстративно шлёпнул ладошкой ползающую муху. Вероятно, вертящуюся от никотина, как кружавая овечка. Аудитория пискнула. Лопшаков предостерегающе вскинул руку. Шкалика понесло.

– Только вонючая… чернь и последние проститутки курят и пьют вино. Они отравляют себя и своих потомков. А также рожают уродов и детей-алкоголиков, – однокашники только прыснули, с трудом сдерживаясь, косясь на предостерегающий жест Лопшакова. Смех давил уши изнутри.

– Господа, – поправился Шкалик, – греки, китайцы и прочий торговый сброд… Эй, вы сидящие в пыли, на голом песке и на «камчатке», посмотрите на меня… снизу-вверх: я курю, – Женька применил жест, – и пью, – И снова жест… – Один грамм никотина убивает лошадь, а одна стопка алкоголя тошнит желудок… Посмотрите на меня, господа хорошие, разве можно держать меня за… за… за…

– Хвост! – подсказал Кеха Егоров, откровенно хохоча.

– … хобот, – блеснул кто-то из «греков» или «китайцев».

– …за здоровую лошадь, – не потерял Шкалик красную нить, – или за…

– …за зайца во хмелю! – сострил Волжанин.

– За зайца пьяного! – обрадовано подхватил оратор. Рухнул потолок. А возможно институт настигла систолическая весна. Аудитория упала на столы и вибрировала в такт систолическим колебаниям. Сергей Варламович оторвался от окна и возмущённо замахал крыльями, точно хотел подняться над аудиторией. Смех слегка угас. Пожар ушел вглубь.

– Продолжайте, Шкаратин. Развивайте тему. Смелее. Следите… за полетом мысли. И за речью. Вы же философ, ораторство – ваш хлеб, ваше море. Купайтесь! Поднимите эти падшие души, ведите их… за собой, спасайте…, – не совсем уверенно закончил он и поправился: К светлому будущему!

Шкалик глубоко вздохнул. Напрягся и… вдруг резко оторвался от кафедры и выбежал в широкий проход перед аудиторными столами. Быстро забегал по нему, углубляясь в тему. Зал замер, напряженно притих…

– Да что курение? И что есть питие? – снова зацепился мыслью за что-то банальное. – Разве у вас нет других пагубных привычек? Например, греки лживы и хитры, как троянские кони, и сверх меры воинственны. Кто спровоцировал падение Афин? Кто затеял войну? Внедрил троянского коня, нафаршированного пьяными греками. Китайцы что ли? А-а-а?.. Китайцы – непорочная нация? Зачем же тогда они воздвигнули великую китайскую стену? Скрытность – вот порок! Глупость – вот причина! А вы, евреи, армяне и чукчи?.. Что притихли? Не про вас ли сочиняют анекдоты на все случаи жизни! У вас вообще нет положительных привычек, только – пагубные. Вы и глупые, и жадные, и алчные, и похотливые. Человеческие подонки!.. – кинул Шкалик в затихший зал где-то недавно прочитанную хлесткую фразу. И это было слишком… Слишком инерционно. Шкалик точно напоролся на копье. И завис. И осекся. Так иногда хлебнёшь не в то горлышко – и не можешь проглотить. Аудитория оглохла. Лопшаков слегка растерялся. Возникла гоголевская театральная пауза…

Мой уважаемый клиент! Отойдите, не скрипнув половицей, слегка в сторону. Не спугните их. Посмотрим на это с расстояния от Москвы до самых до окраин. Помчим мысленно на север и юг сквозь дальний и ближний угол нашего зрения. Призадумаемся. Не кажется ли вам, что петух прокукарекал? Или собака лает? Да и человек – существо слабое и легко возбудимое – не способен ли в состоянии творческой эйфории перепутать нравственные ориентиры? Не так ли, увлекаясь, уклоняются от красной линии гениальные сумасброды – поэты, режиссёры, композиторы… – интригующие, заманивающие и заблуждающие нас, – тьмы и тьмы, и тьмы… еще более неустойчивые и заинтригованные массы? Не в восхищении ли мы от этой одурманивающей игры – до поры, до ошеломительной кульминации, до шока… Как это напоминает историю с рязанской коровой… вы помните? «мочой… в салонный зал»?

Сергей Варламович Лопшаков ушел с половины семинара, оставив Шкалика Шкаратина на площади, наедине с разношёрстной публикой и в недоумении – до конца занятий.

Да и много позднее Шкалик Шкаратин так и не мог взять в толк: а что это было? Куда его понесло? Какой силой?..

В Решоты Цывкин попал, как резвящийся соболь в силок. Но случилось это не в тот злополучный день, когда «стажировал» напарника. И не только за дэтэпэ на своём обжитом до последней гайки МАЗе. И не в привычном статусе шофера великой стройки БАМ.

Его обвинили в нескольких статьях УК, судили и приговорили к четырем годам колонии. При смягчающих обстоятельствах: такие, к его изумлению, нашлись. Одним словом, повезло.

Как выяснилось в судебном следствии, Баир Цывкин состоял во всесоюзном розыске как малолетний крестьянин, ушедший из дома в неизвестном направлении. На стройке работал по подложной справке сельсовета, доброволец-комсомолец, хотя на учёте ВЛКСМ никогда не состоял. Водительских прав у него не было. И автомашину ему доверили на страх и риск начальника мехколонны, по причине жестокой нужды в водителях такой категории. Смягчением же стали справка о несудимости, ходатайство механика мехколонны с характеристикой «водитель-специалист высокой проходимости».

По этим же обстоятельствам начальство не спешило отпускать его с трассы. И даже до поры пыталось скрывать его от розыска и суда.

Случай с разбитым в дрободан МАЗом и немножко покалеченным стажером всех виноватых и невиновных вывел на чистую воду – стезю мер ответственности. Но судили и упекли в Решоты только его, Баирку Цывкина. Да и то исключительно по очевидной «вине»: сам сдался.