Алексей Болотников - Тесинская пастораль. №2

Уже в бараке, за колючей проволокой, которую наблюдал много раз из кабины с досадным чувством и загородившей его от мира с той стороны, он пытался понять произошедшее с ним. Слегка обвыкнув, втянувшись в лагерный режим, освоив лесопилку, он вечерами падал на нары, да и вспоминал свою «таёжную эпопею». Охоту и рыбалку. Работяг, выматывавшихся на великой стройке за «длинные башли». Повариху Фроську, дурнушку, а – туда же. Напарника, с его порванной щекой и выставленным коленом, изможденного болью от трехдневного ковылянья по избитой дорожной колее… Ногу Шкалик зафиксировал, как учил отец, осиновой корой и прутами краснотала. Щеку от гнуса и грязи смачивал мочой и оклеивал подорожником. Тащил Кешку на горбушке световой день, уже не веря в благополучный исход. Бил по спине, пинал по заду, заставляя снова и снова громоздиться на горб. Как-то дошли.

На суде зачли не это. И не особенно выясняли драматургию тех таёжных часов. И со слов стажёра, месяц спустя приходившего на свидание в КПЗ, свидетельствовал он под протокол следователя лишь о причине ДТП с МАЗом. Без справки о «телесно-тяжких…» И тут же стажёр хренов навязчиво благодарил за спасённую жизнь.

Баир Цывкин надеялся «откинуться по УДО» на полгода раньше срока, когда лагерное начальство потеряло над ним, «борзотой вшивой», всякий контроль. Дерзкий и неуправляемый, он мешал привычным порядкам зоны, «дизелил, как на днюхе», как тут выражаются. Харизматичность натуры, вкупе с обретенным влиянием на зэка, досаждала «кумам и всей масти». Его освободили. «Закончил академию»…

Из-за колючей проволоки вышел другой Цывкин. Нетерпимый к фальши и косности. Немногословный, но и не умеющий замалчивать очевидную ложь. Словом, неудобный во всех сферах.

Не один раз менял места работы, куда его брали с условным сроком, учитывая справку УДО. Менял географию поселений. Много раз и профессии.

…Уволили шофера Баира Цывкина и с Целлюлозного комбината. Здесь, шутя не без намека, процитировал расхожий лозунг Лики Сизиковой, председателя Общества охраны природы: «Целлюлоза нужна. Но не такой же ценой!..». Сказанул по-комсомольски: «…Каждый рабочий комбината, не вступивший в ряды Общества защиты природы, – не достоин звания настоящего человека!…» И схлопотал от Лизы негодующее ню. Выступил и на торжественном собрании в честь Дня лёгкой промышленности. И здесь процитировал пару расхожих афоризмов. Да как не кстати! Присутствовавший на собрании директор ЦБК недоуменно, сверх очков, посмотрел на начальника отдела кадров. Женщина ответила ему взглядом, полным исполнительского рвения. Директор перевёл взгляд на оратора Цывкина. Женщина посмотрела туда же, и этот её взгляд мог бы испепелить самозваного трибуна вместе с трибуной. Утром Баирку уволили. С согласия профкома, парткома и Общества охраны природы. Лика Сизикова негодовала больше других. В её реплике – «Заставь мужика богу молиться, он и лоб расшибёт» – секретарь парткома подметил аполитичность, а другие – только двурушность принципов. Борьку уволили «по собственному желанию» начальства, а устно – за пьянство на рабочем месте. Без отработки и выходного пособия.

Сейчас он крутил руль леспромхозовского лесовоза. Работа привычная и – без политики. Правда, леспромхоз обслуживал Иркутскую ГЭС. и здесь была своя коллизия взаимоотношений. Но Борька после поражения Движения в защиту Байкала и собственного фиаско более не цитировал крамольные слухи. Платили и здесь хорошо, и Цывкин не отказывался от сверхнормативных рейсов.

Этот рейс был последним перед отпуском. Уже давно созрела мечта закатиться на юг, к морю. Заработанные в последний год деньги тратить было не на что, да и не с кем. Цывкин так и не приглядел среди леспромхозовских дев свою, достойную. И, собираясь к самому синему Чёрному морю, думал: не везти же дрова в лес! Однако на разгрузке ему не раз приписывала кубометры чернявенькая Анечка, демонстративно носившая соблазнительную грудь и умеющая откровенно долго не отводить глаза. Цывкина подкупала ее предпочтительность, соединимую с премиальностью. Но общения у шоферов с приемщицами были лишены романтики и амурных возможностей.

Подъезжая к лесопильному комбинату, Баир всё же вспомнил Анечкин образ и невольно прибавил газу.

Анечка должна была работать в ночную смену. Цывкин подвернул в ближайший гастроном. Перед самым закрытием полки были полупусты и не впечатляли выбором. Вино-водочный отдел однако как всегда соблазнял этикетками и формами Цывкин выбрал неказистую бутылку «Черноморского рислинга» и, на всякий случай, водки…

Визжала пила! Пела песню на родном языке. Лес плавно циркулировался. Знакома ли вам музыка лесопильных заработков?.. Пот и свежий лиственный опил на обнажённой доверчивой спине?..

Весёлая кутерьма горбыля и лиственной коры завораживали испуганные глаза студентов-практикантов. Хватай-бросай… Не падай… налево-направо… кругом… следи за осанкой… перед крановщицей да перед приёмщицей. Перекуривай! О, кайф!

Лесопильная фабрика, смутно напоминающая в своих основных очертаниях – о, поэзия транспортных блоков и функциональных узлов! – такую же непостижимо загадочную конструкцию самогоноваренного аппарата, с первых же часов работы покорила студентов беспрерывным процессом и масштабностью дела. Круглый лес, захваченный извне, точно коровьим языком, брошенный в зубатую улыбающуюся пасть, торжественно дефилировал по транспортным цехам, делясь и дробясь на доску и плаху, на горбыль, шпалу и лафет. Неумолимо точно в водопаде молевого сплава низвергался разваленный пиломатериал к сортиментным штабелям. Хватай-бросай, рабочий люд, доски! В том числе наши студенты, беспаспортные поденщики, в том числе женщины «бесполые», а потому и бесплодные, шумно дыша, сморкаясь и матерясь, складировали чуть дымящиеся, приятно пахнущие доски, брус и бруски в штабеля. Кранбалка, точно самая ловкая африканская обезьяна, хватала упакованные пачки и выносила за пределы внутренней освещённости, в холодную и промозглую весеннюю тьму. Доковский челюстник по-щучьи смачно зажимал горбыль и вывозил его в ночь.

Есть особенная красота в тяжелом физическом труде – красота осознанной необходимости. Скорее, это философская категория. И не зря каждый год второкурсники после курса общей философии проходят здесь производственную практику. Освежает, знаете ли, мыслительный процесс, наполняет его научно-практическим мировоззрением.

К первому перерыву студенты были в мыле, но не пали духам. Хлопали друг друга по спинам и взашей, сбивая опилки и стрессовую атмосферу.

– Чо, Шкалик, набил мозоли? Это тебе не у Зинки в пуговичках ковыряться!