Евгения Палехова - Невинный семейный бизнес. Мелодрама с острыми краями

– Очки надень, – зашипела бабушка.

Вовка, подавив вздох, нацепил на нос уже знакомые очки с толстенными линзами.

– А вот выражение провинциального лопуха с лица сотри, – продолжала шипеть бабушка. – Ты – коренной ленинградец. Ты недоверчивый и расчетливый. И все люди для тебя обманщики и прохиндеи. И ты – зануда. Студент. Отличник.

И под этот грозный шёпот Вовкино лицо стало меняться: брови собрались над переносицей, одна выше другой, губы сложились в скептическую усмешку, адресованную буквально всему, что встречал взгляд, высокомерный и презрительный. Плечи, в будущем обещавшие косую сажень, как-то ссохлись и съёжились. Вовка на глазах таял, кажется, даже пиджак стал ему велик. Бабушка явно была довольна.

– Я бы хотела сдать кольцо, – надменно объявила она, дойдя до заветного окошка, из которого тотчас, как чуткая кукушка, высунулась голова, до этого момента следившая за вошедшими через стекло и решётку. – Будьте любезны, милейший, оцените изделие.

Милейший, расцвечивая всё вокруг улыбкой, обнаруживающей основательный недостаток зубов, протянул руку.

Бабушка кивнула Вовке, и тот, мелко дважды кивнув в ответ, распахнул пальто, под которым оказался свитер, натянутый на рубашку. В её-то нагрудный карман и полез Вовка, демонстрируя чудеса неловкости. Добыв, наконец, коробочку, он открыл её и положил на подставку в окошке.

Ленинградский Шейлок замер.

В коробочке лежало невероятно, изумительно изящное кольцо с одним-единственным камнем, мастерскую огранку которого не могло скрыть ни скудное освещение ломбарда, ни лоскут убогого бархата в коробочке.

– Ну? – нетерпеливо спросила бабушка.

– Боюсь, я не могу его взять, – с явным сожалением ответил оценщик, убирая линзу.

– Почему же, не потрудитесь объяснить? – высокомерно поинтересовалась бабушка.

– Мы не располагаем полномочиями покупать товары за сумму, превышающую десять тысяч, – заученно отбарабанил оценщик. – У нас – правила.

Вовка на словах «десять тысяч» закашлялся. И бабушка моментально сориентировалась: она тряхнула головой и подняла на оценщика взгляд из серии «я-несчастная-одинокая-очень-пожилая-но-сильная-женщина».

– Мой внук… – начала она с трагически-стоической ноткой в голосе.

Вовка, не сводя глаз с оценщика, взял коробочку и тем же многотрудным путём водворил её обратно в нагрудный карман рубашки.

– …Мой внук серьёзно болен. – Бабушка выдержала паузу. – Туберкулёз.

Вовка, как бывалый тапёр, тут же в подтверждение её слов глухо и страшно дважды кашлянул, вынул платок из кармана и приложил его к губам.

– Мне необходимо отвезти его в санаторий. Как вы могли догадаться, я – пенсионерка. И пенсии вполне хватало на нас обоих. Тем более, что мой внук…

Вовка вновь дважды кашлянул, так же глухо и страшно, а когда отнял платок от губ, дал возможность присутствующим увидеть несколько мелких пятен крови. Оценщик испуганно дёрнул головой и сочувственно ойкнул. А вот бабушка реально испугалась.

– …Мой внук – студент, – продолжила она, а сама всё поглядывала на Вовку, и было ясно, что к чертям летят афера и веселье, что ей сейчас важно только одно – потрогать коричневой сухой ладонью его лоб, послушать своим чутким ухом хрипы: прямо через свитер и рубашку и даже через пальто она бы расслышала угрозу своему мальчику и за уши вытащила бы её голыми руками из этого юного тела!..

– …Мой внук – студент, – заново начала она, решив пока отложить все решительные действия по искоренению заразы, поселившейся в легких внука. – Стипендия отличника. Но это не выход из ситуации. Ему нужно усиленное лечение и горный воздух.

Последовала пауза. Оценщик отвёл взгляд – так велико было искушение!

– Сколько вы можете дать? – решительно спросила бабушка.

– Нуууу… – протянул было оценщик, но опять испугался. – Нет, я не могу!

– Давайте-ка так, – жёстко сказала бабушка. – Кольцо я всё равно продам. Вот пойду сейчас на «блошинку» и продам.

Оценщик непроизвольно схватился за сердце, что бабушка отлично увидела.

– Вы платите мне девять тысяч, выигрываете тысячу, – и никаких претензий. Тем более, что я сразу могу вам сказать – выкупать я его не буду. Сами видите, не до того. Так что вы можете смело начинать искать клиента. Ну?

Оценщик невольно погрузился в мир прекрасных перспектив, которые открыли бы перед ним не зарегистрированные ни женой, ни любовницей тысяча и кольцо.

– Ну? – грозно напирала бабушка. – Вы заставляете меня думать, что деньги перестали нести положенную им функцию.

Оценщик едва слышно вздохнул и принялся отсчитывать деньги, поглядывая то на бабушку, то на Вовку, который уже в третий раз полез за кольцом в карман.

– Выговор у вас такой… – решил поддержать светскую беседу оценщик и потянулся к закрытой коробочке, сграбастал её. Паучьи пальцы нащупали защёлку. Ещё секунда – и он откроет коробочку. Вовка замер. Благо, у бабушки с реакцией всё было в полном порядке.

– Не выговор, дружок, а речь, – отчеканила она высокомерно, удерживая взглядом всё внимание оценщика. – Такое, знаете ли, бывает в княжеских семьях.

Паучьи пальцы замерли – оценщик уставился на княгиню.

– Всех расстреляли, – не останавливаясь и не тормозя на поворотах, продолжала бабушка. – Я осталась жива, потому что наш садовник Михей унёс меня, годовалую, к себе. И жена его Порфирья сказала, что я – их ребёнок.

Паучьи пальцы все-таки дёрнули защёлку коробочки. Но то была ложная тревога: оценщик слушал рассказ и явно сопереживал, оттого и теребил пальцами защёлку.

Вовка уже сгрёб деньги с полочки и бочком продвигался к двери, не реагируя на грозные взгляды, которые бабушка бросала в его сторону. Вовке было страшно, очень страшно.

Бабушка, с полувзгляда определив, что внук ощутимо наложил в штаны, набирала обороты.

– Большевики не поверили. Михею с женой было тогда уже под пятьдесят, а выглядели они на все шестьдесят пять. Но один из этих посмотрел мне в глазки и сказал… – Бабушка исключительно ярко изобразила выговор мифического большевика: – Нее, слышьте, такую нельзя в расход, глазищи какие!.. Подождём, пока вырастет деваха!..

Оценщик закрыл коробочку, открыл рот и застыл.

– Прощайте, милейший, – резко оборвала свою байку бабушка и уже в дверях торжественно провозгласила: – И помните – вы спасли молодую жизнь.

И, тыча молодую жизнь под рёбра кулачком, она покинула каморку.

Молодая жизнь, оказавшись на улице, припустила было во все лопатки и уже успела повернуть за угол, но тут цепкая бабушкина рука поймала её за ворот.

– Покажи платок!!

Послушный Вовка вынул платок, и бабушка коршуном вцепилась в него.

– Почему молчал?!! Давно у тебя это?!!