Евгения Палехова - Невинный семейный бизнес. Мелодрама с острыми краями

– Вова, папа на лестнице курил. Не надо в доме. Ладно? – ласково попросила Алевтина, всё так же прижимаясь к Вовке.

У Вовки комок в горле, дремавший последние сутки и ждавший своего часа, вдруг пошёл вверх – в глаза, в рот, в уши, всё лицо перекосилось. Он задрал голову, опустил, наткнулся бегающими глазами на Мишку. А Мишка сам с красными глазами стоит и держит его взглядом – нельзя! нельзя! не при ней!

И опять вмешалась Настя: подошла к Алевтине, ласково взяла её за плечи и в зал увела.

Мишка в один шаг оказался около Вовки и крепко, до боли в суставах, сжал его, как обручем, – ну точь-в-точь так же, как Настя держала за плечи Алевтину! – стараясь, пытаясь собрать друга в кучу.

Ветерок всё играл и играл до самого вечера в квартире, которая сегодня была похожа на проходной двор, и во дворе, который превратился в квартиру – соседи сидели там и здесь, и всё говорили и говорили или молчали и молчали. И каждый думал о том, что вот было и теперь нет. И каждый думал о том, что и в его семье такое случится – как ни крути, рано или поздно, а всё равно случится. И каждый думал, что это ничего, ничего, ведь люди есть рядом, друзья есть рядом. Дядь Юрка уже пел из своего окна любимую песню «…ох, и сволота-то же какая, Миша́нька, сволота… рожа ты…». И дальше – тонкое завывание «йииииии!!».

А Вовка и Мишка сидели особнячком на лавочке в конце двора, ближе к гаражам, и курили, уже ни от кого не прячась. Оба были трезвые и такие опустошённые, что в них посёлки можно было строить и людей заселять.

– Меня мать к бабке отправляет, – сказал Вовка.

– В Ленинград?

Вовка кивнул.

– Бабка, говорит, тебя человеком сделает. Я, говорит, не смогу.

– Ты бы подождал. Полгода хотя бы, – попросил Мишка.

– Да сказал я ей!! – с досадой воскликнул Вовка. – Говорю – на следующий год поступать буду, не убежит этот техникум дурацкий!! Нет! Она вообще придумала, что я в институт поступать буду. Говорит, бабушка тебя поднатаскает – будешь инженером. – Вовка сглотнул и через силу закончил: – Как папа.

– Ну, может и к лучшему, – сказал, помолчав немного, Мишка. – Ты не волнуйся. Мы с Настей присмотрим за тёть Алей. Вовка, точно говорю тебе! Нас же двое.

– Да. Да, – с тоской, ужасной и тягучей тоской протянул Вовка. – Вас двое.

Из окна Мишкиной квартиры вылетела бутылка и с оглушительным звоном брызнула мелкими осколками во все стороны. Мишка вздохнул и встал.

– Вов, пойду, – уложить его надо. А то до утра буянить будет.

– Таблетки-то есть? – спросил Вовка.

– Да, – Мишка похлопал себя по карману. – Хорошо, тётка в аптеке с пониманием попалась. Без рецепта дала. Ещё и научила, как схитрить, чтоб выпил и уснул.

– У самой, наверное, муж алкаш, – улыбнулся Вовка.

Мишка тоже улыбнулся, совсем по-детски, и ушёл.

Вовка долго сидел на скамейке, – идти ему было некуда. Дома была мама, смотреть на которую он не мог. Мишка укладывал чудовище и, наверное, слушал его колыбельную. Вовка даже усмехнулся – вот ведь ирония! Он встал, походил немного вдоль скамейки и вдруг круто развернулся и пошёл. Быстро и решительно до самого дома Насти, до самого её окна, что выходило на огород. Он встал на цыпочки и заглянул в окно.

Настя сидела на кровати с ногами и читала книгу. Точнее, книга раскрытой птицей лежала на её коленях, а Настин взгляд был где-то совсем в другом месте. Она накручивала на палец прядь волос и не замечала слёз, которые тихо, мелко сбегали по её щекам.

Вовка всхлипнул и тихо постучал в стекло.

Настя вскочила так, словно ждала и знала, что стук раздастся. Она открыла окно и, не глядя, прильнула прямо к этим губам.

– Миша, Мишенька! Я думала, ты свалился уже – после всего этого.

Вовка молча и жадно целовал её, понимая, что у него есть, может быть, ещё какая-то жалкая доля секунды. Настя отпрянула, прижала ладонь к губам.

– Вовка?!

– Прости.

Вовка отступил в темноту.

Настя мотнула головой, стряхивая с себя наваждение, ошибку, поцелуй. Вовка чувствовал себя и того хуже.

– Я уезжаю, – брякнул он.

– Куда?

– В Ленинград. К бабушке. Поступать буду.

Настя уже пришла в себя. Она улыбнулась и прихлопнула ладонями по подоконнику.

– А Мишка тоже уже решил. Пойдёт в школу милиции, – она доверительно нагнулась к Вовке. – Знаешь, я думаю, это из-за дядь Юрки. Он, знаешь, прямо помешан на том, что порядок есть и он для всех один.

– А ты будешь писать мне? – он явно не слушал Настю.

– Конечно, буду!! – воскликнула Настя. – И за маму не волнуйся. Мы с Мишкой её не оставим. Нас же двое.

– Да. Вас двое, – как во сне кивал Вовка. – Да-да.

Вовка поднял на неё глаза, и Настя моментально раскисла, увидев его глаза. Она протянула руку и погладила его по щеке, осторожно и нежно, как будто Вовка вдруг стал стеклянным.

– Вова, Вовка…

И Вовка, как безумный, рванул, прижался к её ладони щекой, вытянул обе руки и схватил Настю, притянул к себе. И опять, как когда-то давно, не стало друга Мишки, была только она, вот эта девушка Настя и её нежные руки.

Настя испуганно вырвала руку.

– Вов!..

И столько ужаса было в её голосе, что Вовка очнулся. В его глазах плескался страх, тот давний и жгучий страх: что?! что он опять натворил?! опять всё испортил?!! предал? уничтожил?!

Настя стояла в освещённом проёме окна, прямая, как свеча.

– Дурак ты, что ли… – без вопроса в голосе обронила она.

И тут Вовка решил:

– Я приеду. Я приеду и женюсь на тебе, Настя!

И не дав ей времени, чтобы ответить, ломанулся, как лось, через кусты прочь.

СЕЙЧАС

Алексей Давыдович любил прогуляться по городу. Неважно по какому. Он считал, что пешая прогулка укрепляет сердечную мышцу. А ещё он считал, что именно так можно понять город: вроде бы и все люди одинаковые – как блохи: все чёрненькие и все прыгают, а вот пройдёшься по центральной улице – и понимаешь, что есть разница. Вот же она, очевидная, в глаза бьющая разница! Да, все хотят жить, и жить непременно хорошо, но при этом есть в каждом городе что-то своё, настрой этакий. Каждый город по-своему понимает это самое хорошо. И стремится к нему по-своему.

Размышления Алексея Давыдовича о природе вещей, людей и гадящих прямо на тротуар собак были прерваны жутким воем.

– Лююдии! Опомнитесь!! Угомонитесь! Людиии!!!

Алексей Давыдович остановился и улыбнулся так, словно именно этого воя он и ждал. А потом направился на голос, который продолжал уговаривать людей опомниться и угомониться. Дойдя до источника шума, Алексей Давыдович улыбнулся ещё шире.

Да и кто бы не улыбнулся?

Завывающий мужчина был крепким и высоким, и совсем ещё не старым. Одет он был в замечательный и яркий, правда, очень грязный комбинезон работника службы уборки города, под которым, видимо для тепла, красовалась вязаная женская кофточка малинового цвета. Блестящая каска пожарного на голове наводила на мысль о краже: ведь ни один пожарный просто так не отдаст свою каску. Руки человек украсил браслетиками из гаечек, а шею – бусиками из винтиков. Но самым примечательным и, определённо, полезным в плане информации был плакат, висящий на его груди. Надпись на плакате гласила: «Конец света не за горами!! Это – скоро!!».