Евгения Палехова - Невинный семейный бизнес. Мелодрама с острыми краями

– А ты почему ещё здесь?

– А куда мне деться? – И, не удержавшись, с детским любопытством Андрей спросил: – Папа, а что он строить хочет?

– Ноев ковчег, полагаю. – И Алексей Давыдович приказал: – В поля, сына, в поля!!

– Так ты не пошутил?

– Какие уж тут шутки! Папе впору над тобой плакать! Марш! В поход!! За ласточкой!

Выпроводив наконец Андрея, который невыносимо долго и нудно расфуфыривался, Алексей Давыдович направился на кухню, откуда шёл манящий запах. Он любил, когда люди его удивляли. И сейчас что-то ему подсказывало, что предстоящее удивление будет не просто приятным.

Чутьё не обмануло: Вирсавий оказался настоящим кудесником. Стол был сервирован идеально, но это, положим, не так тронуло Алексея Давыдовича, как то, что Вирсавий, едва дыша, подал ему изумительнейший, нежнейший кускус. В свое время Алексей Давыдович как-то на два месяца задержался с отъездом из города, где жил никому не известный повар, кормивший его кускусом. Повар, к сожалению, отказался связать свою жизнь с Алексеем Давыдовичем, несмотря на предложенный ему еженедельный гонорар, равный текущему ежегодному.

– Вирсавий, цены же тебе нет, дорогой! – с чувством сказал Алексей Давыдович.

– Патриархом будешь. – ласково ответил Вирсавий.

– А где работал?

– В земле чужой. Там и пару нашёл. Там и потомка народил.

– По контракту? – Алексея Давыдовича ничуть не смущала беседа в духе Ионеско.

– А когда вернулись, мои улетели, – Вирсавий помрачнел.

– Куда улетели? – Алексей Давыдович внимательно посмотрел на него.

Вирсавий резко мотнул головой вверх.

– Не угомонился я тогда ещё. Квартиру купил. Ремонт сделал. Для них.

И что-то вдруг случилось с Вирсавием: он завис, страшно и тягостно, где-то между прошлым и настоящим. Может быть, вспомнил время, когда был каким-нибудь Толиком или Славиком, и была у него жена, скажем, Лена, и дети, Антошка или Тоня. Алексей Давыдович мягко положил ладонь на его руку, изо всех сил вцепившуюся в стол.

– Всё будет хорошо, Вирсавий.

Вирсавий встрепенулся и с облегчением вернулся в настоящее.

– Да! Да! Построим дом для всех. Плыть будем, – он снова безмятежно улыбался. – Счастливы будем. – Он чуть опечалился. – Жаль, подкидыш голодный ушёл.

Расфуфыренный голодный подкидыш об этом не сожалел.

На самом деле Андрей был очень доволен, и не только потому, что ему разрешили выйти из дома и в люди. Андрей любил свою работу, – он именно так это называл. Он считал, что тот, кто работает в компании, которую сам же основал, основательно себе врёт, говоря, что работает на себя. Даже в этом случае, по мнению Андрея, человек работал не на себя – он работал на государство, на неясное будущее, на что угодно. На себя же работали он, Андрей, и его папа, Алексей Давыдович.

Сейчас, к примеру, перед Андреем стояла одна из любимых задач. Несмотря на то, что папа любил работать в семейном тандеме, время от времени требовались и другие персонажи. Вирсавия он уже привёл. Но, как говорят вечно правые в этом вопросе французы, женщина нужна, ой, нужна она!

У папы было устоявшееся веками, по выражению Андрея, мнение и давно выверенный психологический портрет, запоминание которого и тщательная «отработка» на практике в свое время стала одним из первых заданий шестнадцатилетнего Андрея. С тех пор многое изменилось, и в первую очередь он сам, но папина схема, структура, лепка, которую он вычислил и в конце концов выбрал, не менялась.

Сидя в дорогущей и модной едальне, Андрей не спеша оглядывал зал.

Его не интересовали любовницы. Впрочем, если верить папе, они никого не интересовали. Как и богатые идиотки, жаждущие развлечений. Примитивные побирушки, тщательно следившие за своей внешностью и при удачном раскладе превращавшиеся сначала в любовниц, а потом в богатых идиоток, тоже выпадали из списка. И пластилиновых особ царских кровей папа тоже не жаловал.

– Фасад – не главное, – говорил папа. – Мне не нужна подсадная утка.

И с этого момента Алексей Давыдович начинал петь и декламировать.

– Это должна быть такая птица! – голос его звенел. – Такой манёвр, такая красота бреющего полёта! – чтобы дух захватывало, когда наблюдаешь за ней. Чтобы чувствовала тебя – моментально, сразу, кожей!..

Нет, не было такой в этой едальне. Андрей промокнул губы салфеткой и ушёл бы, если бы к нему не подоспел официант. Он вежливо склонился с маленьким подносом в руке, на котором лежал счёт.

– Второй раз? А разве я не заплатил? – усмехнулся Андрей, но на счёт всё же посмотрел. – И что, я всё это уже заказал и употребил? – Он перевёл весёлый взгляд на официанта. – Я похож на любителя куантро?

– Дама в бирюзовом просила передать, что она уже не сердится на вас, – позволил себе улыбнуться официант.

Андрея распирало веселье.

– То есть, вы считаете это достаточным основанием для оплаты счёта? Нет, конечно, я понимаю: если дама, да ещё и в бирюзовом, уже не сердится, тогда, конечно, надо заплатить!

Официант сделал маленький шажок назад.

– А сама дама что поделывает в данный момент? – с детским любопытством спросил Андрей.

Официант чуть качнул головой в сторону столика, стоящего у окна. Андрей посмотрел в указанную сторону и замер. Улыбка расползалась по его лицу, как солнечное утро, и он ничего не мог с этим поделать. Впервые за всю свою пока ещё недолгую жизнь он понял, что имел в виду отец. Андрей узнал её – сам для себя узнал и понял.

– А что ещё сказала моя супруга? – спросил он у официанта.

– То, что вы могли бы уже и присоединиться к ней, – просиял тот. Он был, наверное, неплохой человек, раз примирение на его глазах после ссоры, которую он не видел, принесло ему радость.

Андрей встал и пошёл. И пока он шёл от своего столика к столику своей пока еще незнакомой «супруги», под взглядом этих карих, этих ореховых глазищ, думал он только об одном: а вот как так вышло, что чувствует он себя сейчас не охотником, а дичью?

Папа говорил, что лицо – это самое главное. Оно должно быть мягким, милым и никаким. Папа говорил, что не надо бьющей в глаза красоты, – необходимо «подкладочное» обаяние. Харизма львицы – плохой ярлык: его видно, его помнят. Но папа не сказал, что делать, если ты и сам не понял, как попался.

Андрей сел напротив.

– Ну что, наигралась? А я уже адвокату позвонил.

Дама в бирюзовом подняла одну бровь, и он с размаху бросил ещё один, и тоже пробный, шар.

– Только Макса ты не получишь.

– А когда это тебя успела сразить любовь к собакам? – отбила она атаку.

– А вот прямо сейчас, – Андрей оценил. – Что-то ещё будешь? Или достаточно первого счёта?

– Серж, прекрати меня третировать, – сдержанно произнесла дама в бирюзовом.

– Так я ещё и не начинал! – Андрей обратился к официанту: – Шампанского даме. Мне – коньяк.