Яна Тейлор - Банан в Сибири. Сборник рассказов

– Дарлинг!..

Нет, голод не тетка. Голод – дядька, и пирожок он поднесет, да. Принес вместо мороженого очередной круассан. Что-то такое есть в воздухе Франции, раз здесь рождаются революции. Назревала революционная ситуация, когда верхи не могут – низы не хотят.

– Мерси, – процедила я, – не хочу мучное.

– Ты такая же неблагодарная, как мой отец! Я купил им билеты в Париж на годовщину свадьбы, – жаловался Жадный Жорж, – повесил на холодильник с одним условием: получите, если выучите компьютер. Мотивация!

Я смотрела в сторону:

– Ну и что же сказал твой отец?

– Сказал, он сказал… – Жадный Жорж от обиды перестал жевать пирожок. – «Засунь их себе в одно место!»

– Молодец! – брякнула я.

Не подвел морской котик, эх не подвел. Силен старик.

– Дарлинг? Что ты такое говоришь?!

Не рой себе могилу, отчаянно суфлерил внутренний голос. Но декабристы уже разбудили Герцена. Дарлинг было не остановить! Посыпались апрельские тезисы.

– Подарок – это дар, – вопила я, – это делается безвозмездно! Без условий! Чтобы доставить удовольствие! Твоим родителям под девяносто лет, какая к черту мотивация?! Неужели они не заслужили поездку в Париж просто так? Без унижения быть поучаемыми младшим сыном. Ты вообще умеешь слышать? Я говорю тебе: «Дай мне хлеба!» А ты: «Накормите ее пирожными». Я хочу домой!

Бунт «желтых жилетов». Да, хреновая из меня Сара Бернар. Жадный Жорж смотрел на меня, глаза его сузились от гнева: лилльский палач. Клянусь, была бы рядом гильотина… Эх, «сын сердца» не задумался бы ни на минуту!

Утро в «Мадриде». Мы в лобби отеля пьем кофе – всего два дня, два дня осталось. А я нигде не была. Невидимое копыто било под столом, в том поединке своеволий… кто был охотник, кто – добыча?

– Удовольствие, – протянул мой тореро, – ты хочешь что-то для своего удовольствия. А ты знаешь, что приносит больше всего удовольствия?

– Что?

– Звук собственного имени. Хочешь завоевать расположение человека – почаще называй его по имени, – назидательно поучал меня тореадор, размахивая красной тряпкой.

– Поэтому ты всегда меня называешь Дарлинг? – усмехнулась я, прихлебывая из крохотной чашечки. Жадный Жорж осекся. (Быков перед корридой запаивают, чтобы двигались медленней и матадору было удобнее нанести удар в межреберную часть. Может, миф?)

– We are going in circles, Яна.

(Бегаем по кругу, думала я, точно, как по арене, где специально нет углов, чтоб бык не забился в них.)

– Ты слышишь, что я тебе говорю?!

Жадный Жорж выдернул меня из корриды тоскливых размышлений.

– Я думал над твоими словами, – сказал он в ответ на мой недоверчивый взгляд, – я хочу, чтобы ты запомнила этот день, день удовольствия для тебя.

– Правда?! – просияла я. Жадный Жорж положил на стол museum pass на целый день! – С одним условием, – остановил он мое ликование. – Последний день мы проведем в круизе на яхте.

– Да! Да! Да!

Ника де Сен-Фалль подарила более ста семидесяти работ Музею современного и новейшего искусства. Художница удивительной судьбы! Травму детства она тоже лечила смехотерапией, ее скульптуры огромных пышечек с маленькими головами, которые она называла «наны» («бабенки», в переводе с французского), вызывают улыбку своей жизнеутверждающей наивной радостью, нелепыми позами, яркими красками Гауди. Господи! Неужели я все это увижу воочию! Туда-то я и полетела на крыльях. Пока их не обрезали. Не успели мы войти в музей, как небольшая компания отбившихся от экскурсии итальянцев, тараторивших и жестикулирующих в стиле черно-белых комедий Марио Моничелли, вдруг разом перестала галдеть, уставившись на меня. Поравнявшись с ними (а я шла глаза в пол, так как Жадный Жорж сжимал мое запястье), один «челентана» причмокнул громко, другие зачирикали «беллиссима, белиссима», прицокивая языками мне вслед. К величайшей ярости быка…

– Это дизреспект, – шипел Жадный Жорж побелевшими губами, пытаясь развернуться и показать им средний палец.

– Наоборот, – увещевала я, – это ж итальянцы. Они ж так устроены. При виде мало-мальски привлекательной женщины нужно проявить респект, мол, видим тебя, ценим, голубушка. Чтоб ей не было обидно. У них так принято. Старая итальянская традиция.

– Традиция?! – завопил Жадный Жорж. – Это все твое платье! Your dress comes before you!

– Куда, прости, мое платье идет?! – не поняла я.

– Твое платье с оголенным плечом, оно действует на мужчин как триггер. Тебе давно пора переменить привычки, ты теперь моя невеста, нечего выставляться! (Карандышев – Лариса Огудалова, сцена пятая, цыганский табор’с, вот что было’с!)

Эх, поколение Алисы Селезневой меня поймет, этот оранжевый сарафанчик с голыми плечиками и торчащими ключицами сводил с ума мальчишек всего Союза. Где-то этот образ отложился и в моем подсознании страстью к платьям с одним плечом.

– Ты никогда не говорил мне, что тебе не нравится, как я одеваюсь. И вообще, не в платье дело.

– Нет, в платье! В платье! – настаивал Жадный Жорж в бешенстве.

– Хорошо, – сказала я ледяным голосом, – давай пари. Мы едем в отель, я переодеваюсь во что-то другое, и мы посмотрим. Спорим на хороший ужин!

Сказано – сделано. Попытка номер два: я еду в музей в юбке в пол и «бабушкинской» кофте.

Наш человек в гаване.

Буржуа или хулиганка? Ники де Сен-Фалль двадцатипятилетней девчонкой встретила своего Жана, творческий союз двух талантливых людей подарил нам сад Радости, море радости, вообще-то! Она работала над этим проектом до самой смерти. Ее грудастые наны украшают парки и здания Италии, Германии, Америки, но, пожалуй, самое грандиозное творение этой пары – фонтан Стравинского в Центре Помпиду в Париже. Где мне так никогда и не побывать. Я стою перед огромным портретом Ники, утонченное лицо с большими печальными глазами – как же она хороша! Модель, художница, скульптор, писательница, мать, жена, муза! Красивая, яркая жизнь, которую она посвятила любимому делу, от которого же и умерла. Токсичные вещества в красках потихоньку травили легкие.

Так же, как и токсичные отношения потихоньку вытравляют собственное «я», и блекнут желания. Нет, не раскисну! Сегодня мой день, и ничто не сможет испортить мне настроение! Жадный Жорж нетерпеливо поглядывал на меня у выхода. Я засеменила к нему как японская гейша. Чертова юбка, узкая, стесняет движения, а у меня впереди еще три музея.

Никого.

Задрав дурацкую юбку, я прошагала в первый зал с экспозициями Шагала. Музей небольшой, всего три зала. Сюжеты в основном на библейскую тематику. Витражи и мозаики потрясающи! Первый зал в холодных, синих и изумрудных, тонах, как раз в тон моей голубой «бабушкинской» кофте. Я одна шаркаю бабулькой по пустым залам, рассматривая гравюры и литографии, Жадный Жорж сидит на скамеечке и изучает круизы на завтра, выискивая оптимальные маршруты и скидки.