Виктор Попов - ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

Дочь была добрее и умнее. Не буду громко заявлять, что эти качества ребенку достались от меня. Я не ангел. И, как выясняется, совсем не ангел. Но влияние мое, в частности, выражалось в ее «нетусовочности». Она терпеть не могла мамины посиделки. Были в ней и определенные, порой болезненные, свойственные и мне замкнутость и мнительность. Однако моя «книжная девочка» не была скучной «классикой». Ее «вписка» в четырнадцать окончилась в отделении полиции, а с восемнадцати она регулярно (правда, сообщая о своем местонахождении) ночевала у своих уж очень, на мой взгляд, часто меняющихся парней. Жена закрывала на это глаза, сказав мне однажды:

– Хочешь, чтобы дочь сидела дома, – рожай уродину.

Мне же зачастую было некогда ее воспитывать. Тем более что училась Ева отлично как в школе, так и в вузе, не запятнав своих корней. Правда, в пику нам с женой дочь выбрала не нечто историко-художественно-гуманитарное, а банальный экономический. «Международный бизнес» моего универа с конкурсом в 390 баллов из 400 возможных. Поступила сама, без репетиторов и папиных звонков. Этому, конечно, мало кто верил. Но что толку убеждать. Такова судьба всех мажоров. Будь ты хоть семь пядей во лбу, до конца жизни во всем созданном тобой будут искать и находить следы твоих родителей.

Вот и Ева не стала исключением. Моя тень преследовала ее. Быть может, и поэтому по окончании вуза Ева стала классическим бездельником, каких полно. Особенно среди девушек. Особенно ее внешности. При этом денег она не просила. Карманные расходы закончились в восемнадцать. День в день. На что она жила? Мне стыдно употреблять это слово в отношении дочери, но придется. Тем более что однажды я сказал ей в лицо:

– Содержанка.

Ева спокойно допила свой чай, помыла чашку, тщательно вытерла руки бумажным полотенцем, бросила скомканную бумагу в ведро и, когда я уже хотел было извиниться, ответила:

– Ты, как и всегда, очень точно подбираешь определения, папа. Да, я содержанка. И что? Хочешь спросить, стоило ли ради этого так усердно учиться? А я и не напрягалась. Голова-то твоя. Тело и лицо – мамины. Но голова твоя. Из моего собственного – только душа. Так вот она моя, и ничья больше. А душа хочет жить так, как я живу сейчас. Захочет по-другому, буду по-другому. Но… Не надо было все-таки говорить это вслух… Тебе – особенно не надо было…

И она ушла. Это было за месяц до моего побега. С тех пор мы не виделись. Немудрено.

Вот почему менее всего я ожидал увидеть в Старцево свою дочь. Но именно Ева со своим парнем оказалась передо мной в тот день, как и Камневы, застав меня в той же бандонеон-одежде. Только играл я Пьяццоллу – тягучее и тоскливое Oblivion. Я ни на что не рассчитывал, не ждал Камневых, не надеялся, что они ради моей игры оставят гостей. Просто – настроение.

Завидев дочь, я, честно говоря, поначалу даже не узнал ее. Наверное, виной тому был ее спутник. Уж очень он бросался в глаза. Высокий, на голову выше Евы, бородатый парень с кольцом в ухе и в наколках, сплошь покрывавших его руки. Весь с головы до ног в черном, он производил угрожающее впечатление. Как показали дальнейшие события, обманчивое. Тем не менее на его фоне Ева в своих бежевых шортиках и белой маечке-топике просто терялась. Хотя для девушки она была очень даже немаленькой. Что-то около 180 см. Я так и продолжал бы тормозить, если бы не голос. Ева поздоровалась:

– Здравствуй, папа.

Сказать такое мог только один человек на свете, и я наконец пришел в себя и поднялся. Бородатый не сдержал легкую ухмылку. Видимо, он был наслышан обо мне, но именно такой встречи все-таки не ждал.

– Здравствуй, Ева, – пробормотал я и закрыл бандонеон со звуком.

Парень снова ухмыльнулся и представился:

– Виталий. Здрасьте.

– Здравствуйте. Приятно.

– И мне. Наслышан, – подтвердил Виталий мои догадки.

– О чем же? – Поинтересовался я.

– О том, что вы… неординарный человек.

– Невелика неординарность, – я чуть развел руки в стороны и бандонеон предательски зазвучал.

– Да я не о сейчас. Я вообще…

– Вообще, молодой человек, не бывает. Все и всегда только в частности…

Ева улыбнулась – эта мысль была ей хорошо знакома – частая моя сентенция. Я меж тем поинтересовался:

– А вы кем Еве приходитесь? Так, знакомый или… Как здесь говорят, пахарь?

– Ну, пожалуй, пахарь. А? – Виталий посмотрел на Еву, и она несколько раз кивнула в знак согласия.

– То есть можно сказать – член семьи? – подытожил я, вызвав очередную улыбку Евы.

– Можно сказать, – подтвердила дочь.

– Угу, – буркнул я.

Заметив за спиной пары немецкий внедорожник, спросил.

– А вот борода ваша и кольцо, и рисунки все эти – они от моды или из принципа?

– И то, и то.

– И в чем же они, ваши принципы, кроме этого?

– Папа! – Ева почувствовала, что я начал заводиться – сам уж не знаю с чего. – Может, все-таки сменим обстановку?

– Ты о моей одежде?

– У вас тут так принято?

– Голым гостей встречать? Случается… Ладно, пойдемте в дом, – пригласил я и направился к бочке, которая была слева от меня по курсу.

Я чувствовал пристальные взгляды понятно на каком месте. Ева вряд ли до этого хотя бы раз в жизни наблюдала его у меня, ничем неприкрытое. На пороге я развернулся. Они даже с места не сдвинулись. Пришлось объясниться.

– Ну, чего стоите? Это дом, представьте себе. Такие вот они, мои принципы, – ударил я по слову «мои» и поднялся на крыльцо…

Потом был чай и местные варенья. Обстоятельный разговор о принципах. Они у «пахаря» действительно были. И Ева, что удивительно, была их радикальной сторонницей. Ни с одним из прошлых ее мужчин такого согласия не наблюдалось. Впрочем, я слишком мало их знал, чтобы утверждать категорически. Но речь о другом. Ева всегда была слишком интеллектуально независима, чтобы кому-то или чему-то там следовать. Виталий же подчинил ее себе, будто бы сломив духовно. Ева потеряла голову, но отнюдь не в обычном, бабском смысле. Другое дело, что лидерство его на момент нашей встречи уже не было тотальным. Впитав чужие идеи, Ева считала их вполне своими, а их с Виталием связь наполняла ставшие общими принципы каким-то особенным светом. Я бы сказал огнем. В котором оба и сгорели… Как там Ольга? Если бы знать…

Что до самих принципов, то они не показались мне опасными. Я не увидел в них ничего плохого, так как сам исповедовал ту же веру. Речь шла о веганстве и движении зеленых в целом. Только вот их тема была радикальной, воинствующей, что для меня ни тогда, ни сейчас неприемлемо. Названий конкретных группировок и обществ я не услышал. Они маскировались. Пусть мы и ходили по одной стороне улицы, но с разной скоростью и с разными намерениями. Речь так или иначе шла о зеленом анархизме и, в частности, о практике освобождения животных, которую я не поддерживал, находя ее несколько наивной. Почти год общения с Камневыми только укрепил во мне этот скепсис. Но Виталий с Евой были верными адептами схемы, считая, что без радикального решения вопроса с животноводством в любой его форме все прочие действия «зеленых» не имеют смысла, а веганство так и останется сектантством. Последнюю мысль я принял, но категорически не согласился с методами укрепления «зеленой» веры.