Виктор Попов - ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

Охрана эти пещерные прогулки воспринимала позитивно. Главная опасность – возможные снайперы с Полигона или большой земли – полностью нивелировалась. Контролировать приходилось только входы. Обвал вроде бы был исключен. Если он и мог бы быть, то только рукотворным. Могила длиной в километр – тоже могила. Поэтому, как только Ильич заходил в пещеру, Зуб и Влас оставались на входах. Болт шел за спиной подопечного. Ошибка группы была в том, что не все входы были ими замечены. Один из них прикрывался плитой и представлял собой почти вертикальную шахту в метр шириной. Лаз напрямую выводил во вторую, свободную от сыра пещеру, в ее финальный квадратный зал со сторонами где-то пять на пять метров и с трехметровым потолком. Вход можно было вычислить по едва сохранившимся выточенным в камне ступеням. Однако стертые временем выступы не обратили на себя внимания чутких к прочему охранников.

Поэтому, когда Ильич повернул в тот день из боковой галереи в зал, он никак не ожидал кого-то увидеть. Светодиодная лампа, принесенная мной, светила тускло, освещая не больше метра пространства. Я вел себя тихо – карандаш шуршал по бумаге едва слышно. Погруженный в свои мысли, я не услышал шаги. Разговора не было. Для Ильича, как и для меня, скиты стали местом размышления. Да и Болт был так себе для него собеседник.

Ильич вошел и остановился. Изумление скрыл. Только правая рука дернулась и сжалась в кулак. Он был в кепке и пальто, отчего сходство с прототипом сделало его чуть ли не близнецом. Потому я, оторвавшись от записей, в отличие от вошедшего, не смог скрыть свое удивление. Да и не собирался. Я уставился на него, не понимая, что происходит. То ли слухи о галлюцинациях, которые приходят к посетителям скитов, верны, то ли на острове проводится фестиваль двойников, и я вижу первого его участника.

Из обоюдного ступора нас с Ильичом вывел Болт, который показался за спиной Ильича несколькими секундами позже и, увидев меня, среагировал мгновенно. Тогда я убедился, что в любимых мною в детстве вестернах не врут: пистолет действительно можно так быстро выхватить. Оказавшись на мушке, я тем более не знал, что делать. Это был первый раз, когда на меня навели оружие. Я понимал, что в любую секунду пуля может вылететь в мою сторону, но, как и всякий «новичок», почему-то был уверен, что этого не случится. Если бы я знал суть происходящего то, конечно, не был бы так уверен.

Дело в том, что я был первым из посторонних (благословивший всю группу епископ не в счет), кто в этих краях увидел Ильича в лицо. Случилась мгновенная и полная демаскировка. Шансов выжить у меня с учетом того, что я был в пещере один, в тот момент было немного. Болт ждал приказа. Без команды он открывал огонь только при непосредственной угрозе жизни охраняемого объекта. Ее не было. Я был гол как сокол. И в прямом, и в переносном смысле слова. В пещере было прохладно. Пальто на Ильиче было не лишним. Я же, стремясь ощутить себя в полной мере отшельником, всякий раз раздевался. Обычно на берегу. В этот раз – у спуска в шахту. При мне ничего, кроме лампы, тетради и карандаша, не было. Ильич для меня в тот момент был Богом. Одно его слово – и не один, а все волосы раз и навсегда могли бы упасть с моей головы.

Но он, к удивлению Болта, не торопился отдать приказ, хотя ситуация, с его бандитской точки зрения, была более чем однозначной. Ильич отчего-то медлил. Потом вдруг поинтересовался.

– Вам не холодно?

Голос один в один. Тот самый. Вождя. Я был шокирован тотальной схожестью. Разбитое нежданным двойником и дулом пистолета сознание нашло в себе силы пошутить. Кто знает, может, это и спасло в тот момент мне жизнь:

– Под таким-то взглядом?

– Хм, – Ильич усмехнулся, оценив двойное дно моих слов, и приказал Болту.

– Убери.

Болт опустил руку, но пистолет в кобуру не убрал. Он стоял за спиной Ильича, и тот, видимо, не дождавшись привычного звука, повторил.

– Убери.

Болт не сводя с меня глаз вставил пистолет в пластиковую кобуру на поясе.

– Владимир, – представился Ильич.

– Ожидаемо, – продолжил я в пойманном спасительном тоне. – Лев.

– Ожидаемо, – подыграл Ильич. – Николаич?

– Платоныч.

– Тоже хорошо, – согласился Ильич и, полуобернувшись, приказал Болту. – Ну-ка, организуй вон там присесть.

Болт скинул легкую куртку и постелил ее на длинный, похожий на скамью выступ у стены справа от меня. Когда-то он, скорее всего, был кроватью монахов – отполировано телами до блеска.

– Подожди там, – приказал Ильич, присаживаясь.

Болт вышел в коридор, судя по шагам, остановившись у самого входа в зал.

Оставшись наедине, мы некоторое время молчали. Я остывал от дула пистолета. До сознания постепенно начинало доходить, в каком положении я оказался. Не зная подробностей, я тем не менее приблизительно понял, какие круги общества представляют незваные гости. Все повадки выдавали в них очень, очень, очень конкретных людей, о существовании которых я знал, но столкнулся с которыми лицом к лицу впервые.

Ильич, похоже, тоже собирался с мыслями. Он понял, что я для него двойник вождя пролетариата, но никак не Вова Чокнутый. Потому можно быть относительно спокойным за операцию «в бегах». В то же время раскрывать карты, разумеется, не стоило. Человек напротив него хоть и был, судя по внешнему виду, не совсем в себе, однако по уже сказанным немногим словам читал в одной с ним библиотеке и наверняка догадался, из какой он и его охранник среды. Впрочем, тут не надо быть семи пядей во лбу. Болт с его глоком и, главное, готовностью стрелять просто так в первого встречного был слишком очевиден. То, как беспрекословно такой человек подчинялся Ильичу, давало понять, кто здесь главный хищник.

Я молчал, ожидая, что он заговорит первым. Есть люди, с которыми нельзя начать разговор. Энергия, исходящая от них, может быть темной или светлой, но подавляет и подчиняет она одинаково. Это люди, которые всегда и везде ведут, а не следуют. Люди, слово которых не может быть вторым – только первым, и оно обязательно будет последним. Именно такой человек в тот момент сидел возле меня. И я ждал.

– Лев, как вы думаете, какова степень антропогенного вмешательства в эти своды? – нарушил он наконец молчание.

Язык Ильича с учетом понимания, кто он такой (очень скоро от Феди я узнал ошеломившие меня подробности), всякий раз будоражил мое сознание. Я никак не мог соединить гуманитарную, возвышенную роскошь его ума с уголовной, самого низкого и грязного толка, жизнью преступника. Тогда я взял паузу и оглядел комнату, хотя знал ее наизусть. Ответил уверенно, здесь не могло быть ошибки.

– Минимальна. Если только места для сидения и сна. Да и то, думаю, они сами собой отполировались.