Павел Галандров - Симфония дрейфующих обломков

Степан Степаныч остановился перевести дыхание и, видя заинтересованный взгляд слушающих, с вдохновением продолжил:

– И тут, ребятки, меня осенило! Искусство – оно же, мать его, многогранно и многолико! А что произойдет, если я свой творческий порыв с выпивкой совмещу? Обмакну, так сказать, свою музу в этиловый спирт? И тут понеслось! Идеи, фантазии! Все премии на коктейли спускал! А когда настало наше время, когда секретный указ издали о жизни чиновников с девяти до полуночи, тогда и выбил я себе это уютное местечко! В соседних комнатах другие бары, где молодежь квасит, а здесь – уже моя территория. Творческая мастерская! До полуночи!

– То есть вы из коктейлей произведения искусства делаете? – уточнил Мустангов. – Как профессиональный бармен?

– Не совсем, – слегка разочарованно покачал головой Степан Степаныч. – Я над совмещением работаю, живописного направления и коктейльных возможностей. Простой пример. Сезанна знаешь?

– В целом, да. Имею представление, что за личность.

– Хорошо. Это был революционер в искусстве! Гений колорита и цветового контраста. Немногие способны постичь его замыслы, его художественные поиски. Именно он упростил пейзаж до нескольких взаимосвязанных геометрических фигур, но при этом сохранил трехмерность. Только благодаря ему появились и Матисс, и Пикассо, и модерн, и все современное искусство. Это мне, Петрух, внучка объясняла, не смотри на меня так испуганно. Но вот что интересно – Сезанн строит свои пейзажи на основе трех оттенков – синего, желто-песочного и зеленого. Чередует тепло и холод, воздействия ими через холст на наше восприятие. Скажем, виды горы Сент-Виктуар, в Провансе. Синяя темная гора, зелень деревьев на переднем плане и желто-оранжевые кубики полей и домишек. Обязательно посмотри эти пейзажи! Мне внучка в альбоме показывала, впечатляют! А вот как выглядит совмещение!

И Петин начальник ринулся к барной стойке. Поставив перед собой рюмку для шота, он принялся разыскивать свои «краски».

– Тааак, начнем с яблочного зеленого ликерчика! Он оптимально передает сезанновский колорит! – объяснял Степан Степаныч с важностью не то шеф-повара модного ресторана, не то заслуженного деятеля искусств. – Выжженные солнцем поля мы заменим соком из грейпфрутов, а сверху зальем это джином «Бомбей Сапфир», представляя себе увековеченную гением гору Сент-Виктуар в сизой дымке!

Со скрупулезностью часовщика он отмерял ингредиенты слой за слоем с помощью барной ложечки. В наступившей тишине раздавалось только увлеченное сопение «алкотворца» за работой. Наконец, полотно в шоте было готово, и Степан Степаныч подозвал гостей к стойке.

– Ну? Кто отведает творение Сезанна в обработке маэстро Ковригина? Петя, давай ты. Будет боевое крещение! Считай, что я распоряжение дал.

Мустангов поднес к губам рюмку с зелено-оражнево-голубоватой субстанцией и, зажмурив глаза, залпом выпил шедевр. Сочетание яблок, грейпфрутов и ненавистного им джина вызвало отрыжку и лихорадочную вибрацию щек.

– Хе! Ничего! Зато знаешь, почем нынче Сезанн! – довольно сказал Степаныч и приступил к новой работе. – А слышал ли ты, дружок, о Пите Мондриане?

– Нет! – хрипло ответил Петя, пытаясь прийти в себя после знакомства с Сезанном.

– О, это был такой художник, основатель неопластицизма. Он хотел найти в искусстве идею, примиряющую нации, идею всеобщего единства, а не разобщенности. И додумался до того, что свел всю живопись к ее первозданным элементам. в частности – всего к трем чистым первичным цветам: красному, синему и желтому. Поэтому, если где-либо увидишь картину, на которой изображены только квадраты или прямоугольники этих трех цветов, то знай, что это творение Мондриана. А это – мое «Подражание Питу»!

И Ковригин протянул Пете новый трехслойный шот.

– Снизу – гренадин, затем – «Блю Кюрасао», а сверху – лимонная настоечка, моя собственная, домашняя! – самодовольно отрекомендовал свое очередное творение Степаныч.

Видя по лицу Мустангова, что знакомство с Мондрианом может обернуться для бедного новичка проблемами с желудком и потерей ориентации в пространстве, Дронский пришел на выручку и, не дожидаясь реакции Ковригина, опрокинул «неопластический» коктейль.

– Настойка хороша! Я бы, Степан Степаныч, только желтым оттенком на твоей палитре ограничился! – сказал Федор, занюхивая рукавом «Подражание Питу».

– А то! Говна не держим-с! – уязвленно ответил Степаныч и устало присел на барный стул. – А начинал я когда-то с любимого с детства полотна!.. Русского, конечно же, иностранных то картин в детстве и не видел. В школе меня только в «Третьяковку» водили.

Ковригин достал стакан, наполнил его водкой «Абсолют», после чего вытащил из закромов барной стойки полузасохший лимон, отрезал от него половину и выдавил сок в водку. Терпкие лимонные капли заплясали среди проспиртованных молекул и соединились с ними в единую субстанцию. Степан Степаныч, не теряя времени, отыскал на полке пластиковую коробку с курагой и аккуратно опустил засушенный фрукт на дно стакана.

– Вот и готова композиция, Петруха. Водка – это белые стены усадьбы и обеденный стол, лимонные капли – осенние листья, а курага – символ ушедшего времени, моей молодости. Когда я смотрел на картину Серова в музее, фрукты были еще свежие.

– Так на картине персики были, а курага – из абрикоса, – робко заметил Мустангов.

Степан Степаныч мечтательно смотрел на желтоватую жидкость, оперев голову о кулак, и бормотал еле слышно:

– Где ж я тебе персики сейчас возьму? Да и какая разница, чем водку заедать… Эх, как мало нам надо для вдохновения! Только горсть воспоминаний, выпивка и закусь! Остальное за нас сделает фантазия!

Дронский с Петей переглянулись и поняли, что пора делать ноги.

– Степан Степаныч, разрешите откланяться. Нам нужно еще в одно важное место, в другой раз еще раз заедем.

– Да, Федь, валяйте! Не забывайте! Хотя мы все равно завтра увидимся, только в другой обстановке. А сюда заглядывайте! И ты, Петь, заходи! Я еще коллекцию «алкопередвижников» не показал! Куинджи ты вовек не забудешь!

– Спасибо, я и Сезанна не скоро забуду! – с наигранной улыбкой ответил Мустангов и вслед за Дронским торопливо вышел из барной мастерской начальника.

Садясь на «Харлея», Федор сказал:

– Теперь последняя поездка на сегодня! Возможно, самая важная! Обряд посвящения, в лучших традициях «вольных каменщиков», хаха!

На этот раз они умчались далеко от центра города. Сначала позади остались сталинские дома для особо отличившихся, затем – архитектурные штамповки более поздних эпох. По обеим сторонам дороги сгустились черные силуэты деревьев. Петя плохо знал эти места, но полагал, что они проезжают либо Сокольники, либо Лосиный остров. Неожиданно Дронский остановился прямо здесь, на обочине посреди леса.