Павел Галандров - Симфония дрейфующих обломков

Но Сева понял озадаченность нового знакомого и успокаивающе положил руку ему на плечо.

– Ваня, не бойся! Свидетелем Иеговы я не являюсь и отряд самоубийц не возглавляю. Все куда более интеллигентно и безболезненно. Забудь, это просто мысли вслух одного незадачливого фантазера!

– Хочется верить… – ответил Ваня с недоверием.

– Они добрели до конца Чистопрудного бульвара, оставшуюся часть времени болтая о деталях министерской службы. Затем дружески попрощались и разъехались по своим районам – Ваня со спутанным клубком неоднозначных мыслей, а Всеволод – с новым литературным замыслом, на который его натолкнула невозмутимая фигура создателя «Горя от ума».

Завтра начинался новый этап его «житейского заплыва». Да, Роман Ковальский уподоблял себя пловцу, но не потому что обожал рассекать волны или бросаться под их всклокоченную пену. Просто всю сознательную жизнь он плыл по течению в привычном, но до чертиков предсказуемом русле. И что самое неприятное – Роман не понимал, какой финал ожидает в заключительной точке этого «заплыва» и доставит ли он ему истинное счастье.

Но именно сегодня Роман старался об этом думать. Несколько дней назад он пришел, как обычно, в редакцию журнала «Искусство на перепутье», где вел колонку об эпохе русского модерна. Дела у журнала шли неважно – то сокращали финансирование, то урезали штатные единицы, но Роман жил эпохой начала ХХ века, поэтому писал об эстетике живописного символизма без оглядки на меркантильную современность и административные неурядицы. Однако настал день, когда русская безжалостная рулетка выстрелила в него невидимым, но болезненным патроном. Редактор уважительно, но категорично объявил ему, что журнал закрывается.

– Ром, ты же знаешь, какие сейчас времена – Саввы Мамонтовы перевелись еще столетие назад. Теперь сила в бабках и окупаемости. Издатель терпит убытки, поэтому у него нет другого выхода. Так что – мильон пардонов, но все сотрудники в ближайшие дни получат расчет. Даже я сам. Хорошо, хоть влиятельный кореш есть – обещал пристроить меня в «Спортивном калейдоскопе»…

Роман не ожидал такого поворота событий, но не отчаялся, и после двух дней пьянства и жалоб друзьям на продажность и бездуховность современных издателей, все же решился поискать вакансии через интернет. Ответ не заставил себя ждать – уже на следующий день ему позвонили с предложением о собеседовании. Роман не расслышал названия издательства – запомнил только, что оно почему-то связано с военно-морской историей. Но пререкаться и привередничать он побоялся, так как был не в том финансовом положении, чтобы месяцами общаться с потенциальными издателями и отбраковывать неугодных. Эта же синица, хоть была весьма пощипанная и не очень упитанная, все же сидела на расстоянии вытянутой руки и улетать пока не собиралась.

Теперь Ковальский ждал завтрашней встречи и глушил пивом душевное смятение в небольшом баре «Котлетище», неподалеку от одного из московских железнодорожных вокзалов. Бар пользовался популярностью у местного офисного «планктона» и самозанятых «икринок» благодаря своим сортам крафтового пива.

– Вам повторить? – услышал Роман услужливый голос официанта и очнулся от размышлений..

– Да, давайте.

Этот сорт был особенно заборист – бордовый, восьмиградусный, с фруктовым запахом и терпким до мурашек вкусом. Его когда-то заказала бывшая подружка Ковальского, соблазнившись упоминанием фруктов и «романтичным» оттенком. Но выпить так не смогла, обозвав пиво «смесью одеколона и вишневого сока». Роману же, наоборот, сорт запал в душу. Будучи человеком с эстетическим взглядом на мир, в пиве и пиджаках он предпочитал оригинальность и неповторимость – насколько позволяло его унылое материальное положение.

Сегодня безработный журналист наслаждался бельгийскими ароматами в одиночестве – все приятели погрязли в решении насущных бытовых проблем и семейных неурядиц, а личная жизнь самого Ковальского могла быть описана лаконичным словом из известной лирической песенки – «Привет».

Роман считал, что пить без компании – как прыгать с парашютом без инструктора. Приятно и опасно одновременно, поскольку никто не может контролировать твой безрассудный полет. Когда доходишь до кондиции, то перестаешь чувствовать грань между эйфорией и унынием, между поэтическим вдохновением и проклинанием бренности бытия… Эмоции сменяют друг друга в безумном хмельном хороводе, и человек уже не в состоянии понимать, какая из них у него в душе именно сейчас. Однако со временем в этом появляется и своя прелесть – никто не отвлекает своей глупой трепотней и не уносит словесным потоком с обочины философского самокопания в канаву бездушной обыденности.

Закончив алкогольную терапию, Ковальский рассчитался и вышел на вечернюю площадь. Спать еще не хотелось, в голове играли разномастные мелодии – от ритмичной попсы и исповедального шансона до заунывных романсов об измене под лунным сиянием и околевшем в степи ямщике.

Роман отправился пешком до своей съемной квартиры, которую снимал в получасе ходьбы от «Котлетищи». Столица уже погрузилась во властные объятия тьмы, автомобильный рев стихал, а ряды клерков с портфельчиками, мчащихся подальше от рабочих кабинетов, заметно редели.

На углу одной из улиц, возле магазина «Акация», сидел, поджав под себя ноги, поддатый мужичок и изучал затуманенным взором пробегающую мимо него суетливую жизнь. Высоким шишковидным лбом, крупным носом и окладистой бородой он напоминал Сократа. Наверно, именно так бы выглядел великий мудрец и оригинальный шутник, если б античные путешественники привезли ему в подарок из неизведанных земель сосуд с неповторимым славянским самогоном.

– Папироски не найдется, милейший? – интеллигентно пробасил он с ноткой обреченности в голосе.

– Не курю, извините! – ответил Ковальский.

– Эх! Здоровые все стали, некурящие… А жизнь то здоровее не становится! – вынес грустный вердикт мужичок и уткнулся сливообразным носом в засаленный отворот пиджака.

Роман выдавил ухмылку и побрел дальше, спотыкаясь о выступы пресловутой московской плитки. Полночная беседа с алкоголиком о трагикомизме бытия не входила в его планы. К тому же они вряд ли бы сошлись с ним во взглядах, хотя одно обстоятельство их все же сближало – оба не знали, что готовит для них завтрашний день.

В это время из темного переулка на параллельную улицу выплыла женская фигура и быстро зашагала в том же направлении, что и Роман. Она шла немного впереди, поэтому не могла заметить оценивающий взгляд Ковальского. Ее стройное тело обволакивало черное пальто, а пышные волнистые волосы бодро развевались на ветру. Хоть они и шли по параллельным улицам, и, согласно законам геометрии, никогда не должны были встретиться, московская планировка беспощадно игнорировала любое проявление логики. Поэтому пути Романа и незнакомки постепенно сближались, и он уже мог различить в сумраке ее бледную кожу и сосредоточенный профиль.