Юлия Караваева - Исповедь массажистки. Кончиками пальцев по струнам души

Семь месяцев на спине взбесившегося верблюда – так описывали ташкентцы вторую половину 1966 года. Начиная с 26 апреля и вплоть до декабря город трясло и будоражило. Десятки тысяч семей без крова, город в развалинах – и чудо человеческой взаимовыручки.

В годы войны Ташкент прослыл хлебным городом. Ни одному беженцу не было отказано в крыше над головой и куске лепешки, частенько оторванному от своей порции. Теперь, через двадцать лет, изуродованный город принимал благодарность за своё гостеприимство от всех народов Советского Союза!

Успешная кампания по привлечению добровольцев-строителей была начата руководителем комиссии из Москвы, незамедлительно прибывшей в Ташкент, Леонидом Брежневым. Он, будучи фронтовиком, предложил формулировку, воплощавшую в себя идею проекта: «Ташкент в годы войны принял тысячи и тысячи беженцев, десятки эвакуированных заводов, а потому долг всей страны – ответить добром на добро».

Народ Советского Союза счел необходимым ринуться помогать узбекским братьям. А как же, когда даже звезда немалой величины, поэт Андрей Вознесенский принимает участие в этой «пиар-кампании» и кричит с вышины журнальных и газетных страниц:

Помоги! Помоги! – грохотало в каждом городе, каждой университетской аудитории, актовом зале каждого предприятия! Составы с добровольными помощниками продолжали появляться на ташкентском вокзале. Прибывшие расселялись в палаточных городках и незамедлительно включались в работу. Город кипел и шумел, как разворошенное пчелиное гнездо, созидая и бесконечно наращивая темпы этого созидания.

Родители Риты, конечно, были против – отправить одну девочку, нет еще и двадцати лет – куда? К черту на кулички! Азия! Дикость! Да разве кто будет родителей слушать, когда вся комсомольская ячейка едет. И парни, и девушки!

Рита клятвенно обещала вернуться, и тут же сама себе противоречила, надеясь вызвать у родителей материальный интерес, говорила, что в Ташкенте у строителей есть реальный шанс получить собственную квартиру в новостройке. Она знала, что поедет независимо от того, удастся или нет убедить родителей. У юности свои приоритеты, свои понятия о том, что правильно. Родителей эти юные герои, конечно, любят, но искренне считают их раритетом, мало что понимающим в жизни.

А в самом деле, о чем думает молодежь в 20 лет? Конечно, не о квартирах и не о мнении родителей. Ведь вся жизнь впереди – и надо прожить ее интересно и обязательно полезно! А где еще можно принести пользу своей стране и своему народу, как ни на стройке века?!

Работалось в Ташкенте много и тяжело, но как было интересно! Вокруг – девчата и парни со всего Союза. Кого только не было: и белорусы, и грузины, и армяне, и литовцы – всех не перечислишь. Вот она – истинная дружба народов, подпитываемая теплым климатом, предполагающим прогулки, и дешевой, упоительно вкусной едой. Вино на Алайском рынке – 20 копеек, миска плова 70 копеек, шашлык 10 копеек, гуляй – не хочу.

А парни узбекские такие вежливые и внимательные. Не могла удержаться Рита – влюбилась в водителя грузовика, работавшего на стройке, Анвара Икрамова. Высокий, стройный, сильный, смуглый. А говорит как занимательно – немного коверкая русский язык, но как ласково, мягко. Пришлось и родителей вызывать из Харькова – гостями на свадьбу, и квартиру выхлопотать в ускоренном темпе. Жизнь продолжалась, и продолжалась она определенно в Ташкенте.

Мои подружки, девчонки первого курса Ташкентского медицинского института, были все как на подбор веселые, худенькие и шустрые. Как в старой шуточной песенке, которая отговаривает молодых парней жениться на медичках по причине того, что они «тоненьки, как спички», зато пропагандирует брак с курсистками, потому что они «толсты, как сосиски». Несмотря на это, кавалеров нам хватало, и начало студенческой жизни было всегда наполнено не только учебой, но и любовными переживаниями. Но отличилась, выскочив в начале второго курса замуж, только я.

Все началось – ни за что не угадаете, со… свадьбы. Правильно говорите, обычно все этим заканчивается, и после фразы «И жили они долго и счастливо, и умерли в один день», следует надпись «Конец фильма». У меня было все наоборот, точнее, все было вверх ногами, точнее, ничего такого, что показывают в фильмах с хэппи эндом, у меня не было. Все было как в жизни, которая преподносит иногда такие сюрпризы, которые никаким режиссерам и не снились.

Моя подруга с третьего курса нашего же мединститута Зарема, крымская татарка с фигурой греческой гетеры и ослепительными черными глазами в пол лица, выходила замуж. Без обсуждений и каких-либо сомнений на этот счет, я была назначена подружкой невесты, или, как тогда говорили, свидетельницей. В мои обязанности входило помогать невесте надевать свадебное платье, делать ей прическу, макияж, терпеть все ее капризы и нытье на почве стресса (а именно: она толстая, прическа ей не идет, за торт запросили слишком много денег, сторона жениха пригласила в два раза больше гостей, чем договаривались, и прочие счастливые мелочи свадебного переполоха). В конце концов, на мне лежала официальная часть свидетельских обязанностей, а именно – поставить свой автограф в большой Книге для записей в районном ЗАГСе.

Свадьба – это, конечно, событие! К нему долго готовятся и морально, и материально. Между нами, девочками, обсуждается уйма жизненно-важных вещей, таких, как, к примеру, делать ли броский, яркий макияж, а в конце 80-х именно такой был остро в моде, или скромный, как подобает молоденькой девушке-невесте, еще и из восточной семьи. Эта дилемма будет поважнее разных там мелочей, типа Перестройки и Гласности, которые все взрослые дядьки и тетки с упоением обсуждали повсюду.

Решили остановиться на скромном. Подружки, правда, натащили кучу косметики, каждый поделился тем, что было… времена-то нелегкие были – дефицит. Поди еще попробуй найти в магазинах что-нибудь толковое. Даже тушь ленинградскую перестали продавать. Вот и выкручивались, кто как мог. Кому-то что-то родственники привозили, это кому повезло иметь таковых с выездом за границу или хотя бы в Москву. Кто-то у фарцовщиков отоваривался втридорога. Кто-то рисковал и покупал «импортную» продукцию китайских ремесленников, грязноватым контрабандным потоком протекающую на подпольные советские рынки.

«Красить» невесту должна была я, и вот, натянув уже платье, невеста взгромоздилась на табурет (и стала похожа на пирожное на четырех ножках с вишенкой в виде Заремкиной головы) перед окном, чтобы у меня было достаточно света для создания моего шедевра на ее симпатичной, но бледной от волнения мордашке. Я, замотав Заремку в простыню, чтобы не испачкать платье, и вооружившись солидным арсеналом собранных с миру по нитке достижений косметической промышленности, стала превращать Заремку в красавицу писаную.