Евгений Скоблов - Танцы на цокольном этаже. Повести, рассказы

Как-то в перерыве между нашими любовными упражнениями, Светлана Евгеньевна сказала:

– Ты знаешь, Сашенька, мне от тебя совершенно ничего не нужно, кроме одного, – в этот момент она поглаживала ладошкой мою грудь и живот.

– Для тебя, любовь моя, всё что пожелаешь, – проворковал я, млея от удовольствия.

– Ох, не скажи, – Светлана тихонько усмехнулась и поцеловала меня в ухо, – ладно, потом скажу. А сейчас, я хочу сделать тебе очень и очень приятное. Перевернись на спину, расслабься и закрой глаза. Тебе будет хорошо.

И это было, действительно, неестественно хорошо. Понимающий народ, в особенности, мужчины, любит и ценит такие ласки, и я потом хотел сделать нечто подобное в ответ, но моя возлюбленная не позволила, сказала, что может быть, в следующий раз. Потом встала, включила электрочайник. Воздух в комнате наполнился ароматом кофе. Это был простой, самый распространённый в то время индийский растворимый кофе, но запах был очень хороший. Затем достала из тумбочки стола бутылку с коньяком, и понемногу налила в каждую чашку. Нажала на клавишу воспроизведения музыки на магнитофоне «Весна – 201». Из динамика раздались ритмы группы «Bonny M», самой популярной дискотечной группы Советского Союза.

– Можно было бы и потанцевать, – подмигнула мне Светлана, – совсем голышом… Но мы для этого слишком трезвы.

И рассмеялась, глядя на глупое выражение моего лица. Ну… танцевать в голом виде под «Bonny M», мне ещё не приходилось, это точно.

– Но ты можешь себе это представить, – добавила она, – зато будешь меня вспоминать, когда услышишь эту музыку.

И мне, действительно, хватило одной мысли, чтобы снова возбудиться, но Света сказала:

– Оставь на завтра. Завтра будет тоже очень-очень хорошо, а может быть даже и лучше, – и поцеловала меня в нос.

Я пил кофе с коньяком и воображал, как мы с ней танцуем здесь в тёмной комнате цокольного этажа… Неплохо, в общем, но как-то нелепо. Ладно бы, ещё медленная композиция, а тут «Рау-рау Распутин, ловер оф ве рашен куин!» . Хотя…

– Ты говорила, что тебе что-то хотелось от меня? – вспомнил я. – И что? Ты только скажи! Мне бы очень хотелось тебя чем-то порадовать.

Светлана вдруг стала грустной и сосредоточенной. Потом печально заглянула мне в глаза.

– Мне от тебя ничего не нужно, Саша, – повторила она, присев на стул, – только вот если, ребёночка… Но ты не думай, от тебя совершенно ничего больше не потребуется… никаких обязательств, клянусь тебе. Понимаешь, мне очень нужен ребёнок. Я ребёночка хочу… он мне иногда даже снится… мальчик… на тебя похожий.

У меня «ёкнуло» сердце, но я ничего не сказал в ответ, только закурил и продолжал потягивать кофе с коньяком. Это был первый раз, когда мы «употребляли». Наши отношения, которые длились уже вторую неделю, носили совершенно трезвый характер, и это меня вполне устраивало. Изредка мы с ребятами выбирались попить пива, но у Светланы я всегда был совершенно трезв.

Очевидно, Света не ждала от меня немедленного ответа, но за моей реакцией на это сообщение наблюдала внимательно. Наверное, специально для этого надела очки. Мы с ней оба были близоруки, и оба старались не носить очки. Между тем она продолжила.

– А знаешь, меня ведь зовут не Светлана…

Я снова был немного сбит с толку, но постарался виду не подавать. А пусть бы и не Светлана, что это, в сущности, меняет? Но выяснилось, что её имя, хотя и с неожиданной стороны, тоже имеет значение, в русле темы о ребёнке. О ребёнке, иметь которого мне по возрасту было ещё явно рановато, а ей – в самый раз. Тем не менее, я вопросительно посмотрел на Светлану.

– Меня зовут Сталина, – продолжила моя Любовь, – родители так назвали меня в честь Сталина… Как ты понимаешь, он был ещё жив, когда я родилась, и даже, вполне здоров. А Светланой я представляюсь, для того, чтобы не отвечать на глупые вопросы.

Вот, собственно, и ответ на вопрос о возрасте, который, впрочем, меня не очень-то и волновал. Оказалось, что Сталина старше меня примерно на десять лет, а значит, на десять лет мудрее, умнее и опытнее. Она хотела, чтобы между нами не было никаких недоговорённостей, прекрасно осознавая, что в последующем это может закончиться чем-то нехорошим. Ей хотелось, чтобы всё было определённо и ясно, поэтому и сказала мне о своём желании прямо, хотя могла и не говорить, учитывая, что нам оставалось быть вместе немногим больше двух недель. И получить то, что ей было нужно без моего согласия, прекрасно понимая, что в силу разницы в возрасте, наша связь могла окончиться в любую минуту и по любому поводу. Я был слишком молод для понимания таких серьёзных вещей, как создание собственной семьи, детях, обязанностях и прочем. Светлана-Сталина тоже была молода с точки зрения старшего поколения, но для меня она и была «старшим поколением». Вполне могло случится так, что кроме того, что нам вместе хорошо в постели, нас больше ничего бы не связывало. У меня пока ещё гулял ветер в голове и Сталина это чувствовала. Тем не менее, ей хотелось, чтобы между нами всё было честно и чисто. Я не знаю точно, успела ли Сталина полюбить меня за такой короткий срок, но тёплые волны, исходящие от неё докатывались до меня постоянно, я их ощущал и грелся в них. Она подошла ко мне и села на колени, мягко обняла рукой за шею, привлекла к себе, стала долго и нежно целовать. В ответ я поцеловал ей грудь и лизнул за ушком.

– О, кажется, мой мальчик снова в готовности, – улыбнулась Сталина, – ну что с тобой делать…. Ложись и расслабься, я постараюсь сделать тебе эротический массаж, а то ведь, потом не уснёшь, там у себя в общаге.

В этот вечер мне обязательно нужно было вернуться в общежитие, на девятнадцать часов была назначена встреча с ответственным руководителем практики, для обсуждения вопросов, связанных с подготовкой отчётов по итогам работы.

До окончания моего пребывания в Николаеве, мы встречались со Сталиной каждый день. Иногда я оставался у неё ночевать, иногда возвращался в общежитие. Между нами всё было так же хорошо, наполнено любовью, встречи приносили обоюдную радость. Хотя вопрос о ребёнке больше не возникал. Лёве так и не повезло встретить подходящую временную подругу, впрочем, он и не особенно переживал по этому поводу. Один раз он всё же поинтересовался, как у меня дела со Светланой Евгеньевной. А именно, что мне позволено и чего не позволено. Что её привлекает в «этом смысле», и как я себя веду в разных ситуациях. Я ушёл от прямых ответов, и больше на эту тему мы не говорили.

Практика подходила к концу как-то незаметно, но неотвратимо. И это очень расстраивало меня, до тех пор, пока я не принял решения приехать в Николаев ещё раз, во время летних каникул, которые следовали сразу за практикой. Я сообщил об этом Сталине в день отъезда, когда мы сидели в её комнате за «прощальным» ужином. На столе стояли вазочка с жёлтыми розами («символ расставания и грусти», пояснила Сталина) и бутылка сухого вина. На мой вопрос, не возражает ли она, если я вновь, недели через две, появлюсь в её жизни, Сталина лишь улыбнулась и легонько поцеловала меня, погладив тёплой ладошкой по щеке.