Елизавета Сагирова - Вниз по течению. Книга вторая

Он посмотрел на своих прихожан, ожидая поддержки, но получил лишь хмурые взгляды. А Натка снова подумала о том, что пусть далеко не все в деревне любили Клима, но Никодима не любил никто. И если он надеялся, что люди приходят в церковь к нему, то ошибался самым грубейшим образом – люди приходили к богу и друг к другу. Просто церковь для них являлась тем немногим, что давало иллюзию защиты и приобщения к чему-то более могущественному, чем власть халатов. Никодимовой заслуги в этом не было.

– Мешаю службе? – Натка медленно пошла вперёд, к алтарю, прямо на забегавшего глазами попа, – А вы ударьте меня, батюшка! Вы ударьте, и я замолчу! В прошлый раз ведь помогло! Не желаете повторить?

– Натуля, не надо, – Рая, раздвигая односельчан полными плечами, подошла к ней, взяла за локоть, – Давай уйдём.

– Конечно, уйдём! – Натка почувствовала нарастающую дрожь в коленях, но это было яростью, а не страхом, – Только пусть сначала батюшка расскажет, какой заповеди он следует, избивая свою паству?

За Наткиной спиной раздался негромкий ропот, и она обернулась лицом к собравшимся.

– А вы не знали? Неужели только мне и Марине так «повезло»?

– Марине? – раздался из толпы растерянный голос Бориса, – Моей Марине?

Натка нашла его глазами.

– Разве она не рассказывала?

И тут же почувствовала, как Рая с силой щиплет её за локоть.

– Нет, – Боря медленно двинулся вперёд, не сводя глаз с Никодима, – Ты бил Марину?

– Я защищался! – взвизгнул поп, затравленно озираясь, – Она меня чуть не убила, ударила поленом по голове!

– А я тебя тоже чуть не убила?! – раздался со стороны женский голос, но Натка не стала оборачиваться, чтобы увидеть, кому он принадлежал, – За что ты меня по всей избе за волосы оттаскал? Или забыл уже? Так я скажу за что! Под юбку залезть не дала!

Ропот стал громче, из него поднялся ещё один возглас, на этот раз мужской:

– И к Машке моей лез, когда мы ещё не женаты были!

Никодим что-то жалко блеял, но его не было слышно за всё усиливающимся угрожающим гулом людских голосов, припоминающих попу всё новые и новые грехи.

– Что ты наделала?! – Рая вцепилась Натке в руку, её шёпот обжигал, – Они же сейчас его бить будут!

Кажется, Никодиму пришла в голову та же мысль, потому что он вдруг отчаянно вскинул руки вверх, как Гендальф перед Барлогом, но вместо знаменитого «Ты не пройдёшь!» визгливо прокричал:

– Опомнитесь, здесь храм Божий! Не оскверняйте сиё место гневом и хулой!

– А давай-ка выйдем наружу, – предложил ему Борис, ничуть не впечатлённый этим пафосным призывом, – Расскажешь, за что моя жена тебя поленом ударила.

– Да что с ним разговаривать? – вперёд выступил молодой мужчина, которого Натка не раз видела в компании Клима, – На улицу вышвырнуть и пусть чешет к своим хозяевам до лабы, псина! Там ему место, а не здесь! В церковь мы и без него ходить можем!

Никодим, кажется, обрадовался. Засуетился, забормотал:

– Конечно-конечно, я сейчас уйду, – он заковылял в противоположный алтарю угол, потянулся к висящему там на вешалке ватнику, но был остановлен другим мужчиной, шагнувшим попу наперерез.

– Так иди! – велел он, указав на дверь, – Как есть и шагай!

– Как же… как же… – Никодим затрясся, – Там же холодно… а я…

Он был одет в одну рясу, которой определённо недоставало для защиты от царящего снаружи трескучего мороза. Но народу идея понравилась.

– Тебя вера согреет! – крикнул кто-то, а остальные поддержали шутку дружным смехом.

Натка тоже смеялась. Ей вообще было сейчас на удивление хорошо. Впервые после возвращения из лабы она получала искреннее удовольствие от жизни, глядя, как попа хватают под белы рученьки и тащат к дверям. Как он скользит каблуками по половицам, жалобно скулит и причитает. Как прихожане, ещё недавно склонявшие перед ним головы, сыплют в поповскую спину насмешками. Как уже на пороге открытой двери, где Никодим умудрился зацепиться руками за косяки, пытаясь удержаться в спасительном тепле, его настигает могучий пендель одного из мужчин (кажется того, который говорил о своей жене Маше)

И наконец, как нелепо взмахнув полой рясы, Никодим вниз лицом летит с крыльца на утоптанный снег, подёрнутый морозной дымкой.

Натка налила себе чаю, бросила перед печью плюшевый плед, тот самый, который передали ей из лабы в последней посылке вместе с другими неизвестно чем заслуженными ништяками, села на него, и стала заворожённо глядеть в огонь. Перед этим она прибралась в избе: начисто выскребла пол, разложила вещи по своим местам, протёрла стол и подоконники, даже поменяла постельное бельё, хотя уж в этом-то точно никакой необходимости не было, ведь скорее всего сегодняшний день будет последним из тех, что она проведёт под этой крышей. Недолго же довелось побыть владелицей недвижимости…

На улице заскрипел снег под чьими-то шагами, и Натка напряглась всем телом, но не пошевелилась. Если идут за ней, то дёргаться нет смысла, лучше лишние секунды посидеть в печном тепле под уютное потрескивание огня, попытаться впитать в себя и навсегда запомнить ощущение того, что ты дома . Вряд ли ещё когда-нибудь у неё будет дом.

Но шаги удалились вверх по улице и стихли, и Натка снова обхватила ладонями горячую чашку, удовлетворённо отметив, что наверняка успеет допить чай, в который вбухала по здешним меркам непозволительно много сахару. Будет обидно, если он останется остывать вместе с опустевшей избой, когда её заберут в лабу на беспрерывные тесты, как недавно забрали Клима. В том, что это случится, она не сомневалась после того, как деревенские сегодня обошлись с Никодимом. Ведь кто их на это подбил, кто был зачинщицей скандала? Кто пришёл в церковь и спровоцировал самосуд над местным попом?

Хотя какой самосуд? Громко сказано. Так, небольшая публичная порка, доставившая массу унижения Никодиму, и мстительное удовольствие всем остальным. Кроме, пожалуй, Раи, которая раньше остальных сообразила, какими последствиями всё это может грозить.