Елизавета Сагирова - Вниз по течению. Книга вторая

Изумлённые и радостные причитания Раи почти вывели Натку из апатического ступора последних дней, и она приподнялась на печи, пытаясь понять, что привело старшую подругу в такое волнение.

– Да тут… шоколадная паста, Нат! И грецкие орехи! Ой, сыр! Паштет! Бекон! Какао! Ой, сто лет этого не видела! Господи, запах-то какой! А это что? Такого я никогда и не пробовала, смотри!

Заинтригованная Натка свесилась с полатей. Обычно набор недельных продуктов был скуп и однообразен, а уж такого баловства, как орехи или бекон в нём никогда не наблюдалось. Может сразу после тестов полагается своеобразная компенсация за нанесённый в лабе физический и моральный ущерб?

– Рай, так это наверно мне на поправку. Меня ж халаты чуть до смерти не споили…

– Они всех чуть до смерти не спаивают, – Рая достала из коробки янтарную банку мёда и теперь любовалась ею на свет, – Но целую кучу гостинцев потом никому не присылают. Поправляйся как знаешь, никому и дела нет. А помрёт кто, значит помрёт – невелика потеря…

– Почему тогда мне прислали?

Рая принялась выкладывать продукты на скамью. Ответила деланно равнодушным тоном:

– А это уж тебе виднее почему.

Несколько секунд Натка заторможено соображала к чему клонит соседка, потом фыркнула.

– Думаешь, Генерал прислал? Типа обо мне позаботился?

– Ну а кто же? У тебя тут другие покровители есть? Или может ты в лабе чем-то особенным отличилась, за что халаты благодарны?

– Разве что количеством выпитого, – буркнула Натка и содрогнулась, вспомнив бесконечную череду фляг, пахнущих резиной и спиртом.

– Количеством выпитого там все отличаются! – хохотнула Рая, и с наслаждением втянула в себя исходящий из коробки запах, – Ох… пахнет, как в детстве, когда подарки на Новый год в школе давали! Я эти пакеты домой несла и нюхала, нюхала… точно, вот и мандарины! Ну, Натуля, приготовлю я тебе сегодня царский ужин – вмиг поправишься!

– Не надо, – Натка снова опустила голову на подушку, – Лучше забери себе, что нравится. Только шоколадную пасту оставь, я Маринке отдам – она жаловалась, что сладкого постоянно хочется.

– Да щас! – Рая воинственно упёрла руки в боки, – Марине ты, конечно, можешь отдать всё, что угодно, но я ни крошки не возьму! Только вместе с тобой угощаться буду.

– Не хочу есть, – Натка проявила упрямство, что само по себе было хорошим знаком по сравнению с беспросветной апатией последних дней, и это не укрылось от Раи.

– Захочешь! – обрадованно заверила она, – Я так приготовлю, что ещё добавки попросишь. Хотя погодь… или это ты просто от своего кобеляки принимать ничего не желаешь? Что, гордость взыграла?

– Да какая у меня гордость… – Натка поспешно отвернулась к стене, чтобы Рая не увидела её влажно заблестевших глаз.

Мысли о Славе она гнала от себя с той минуты, когда только начала трезветь и осознавать происходящее. Он же всё это время был рядом! Он постоянно был где-то неподалёку, пока её, заживо похороненную в мягкой палате, медленно убивали лошадиными дозами алкоголя! Пока она корчилась в рвотных судорогах, извивалась на полу безмозглым червяком, гадила в штаны, и пускала слюни вперемешку с соплями – он вёл свою повседневную жизнь. Пил утренний кофе, отдавал распоряжения, решал какие-то рабочие вопросы, катался на снегоходе, дышал свежим воздухом, и смотрел на солнце, вряд ли вспоминая о той, с кем провёл случайную ночь, и которая задыхалась теперь в собственных миазмах где-то под землёй.

И Рая правда думает, будто этот человек вдруг проявил о ней заботу?

Но если не он, то кто? И зачем?

– Может быть, со мной всё было хуже, чем с другими? – Натка решилась-таки задеть негласно табуированную тему, – Я имею в виду, врачам же виднее? Они поняли, что моё состояние после тестов совсем хреновое, вот и распорядились, чтобы я получала больше еды. Глюкозы там, витаминов…

Рая, наконец, закончила с разбором продуктов, и теперь занималась тем, что пыталась найти всему этому место в тесном Наткином жилище.

– Ой, да кому ты нужна? Глюкозы-витамины ей, ага! Была бы беременная – другое дело. Хотя у нас и беременным такого не присылают, у Маринки вон спроси. Даже дети здесь столько сладостей за всю жизнь не видели, сколько в этой коробке… Сейчас домой за яйцом сбегаю, тесто заведу, будет шоколадный торт со сгущёнкой – язык проглотишь.

– Да погоди ты с тортом! – простонала Натка, и начала медленно сползать с печи, – Лучше скажи – всем так хреново после лабы бывает, как мне сейчас? Я ведь неделю уже отойти не могу, а самое поганое, что лучше совсем не становится… Это нормально вообще?

Рая успокоила её.

– Это-то как раз нормально. Тебя ж закодировали, и тут же заставили кодировку сорвать – ещё бы плохо не было! Всем после лабы худо, кто и вовсе не выдерживает… кладбище же видела.

– Видела, – Натка доковыляла до стола, облокотилась на него, обвела глазами продуктовое изобилие, – Рай, а тебе? Тоже очень плохо было?

Женщина затуманилась.

– Физически плохо, конечно. Но за мной в такие дни Боря ухаживал, не отходил от меня. И поесть приготовить, и с ложечки покормить, и постель сменить, и до туалета довести… я себя такой любимой чувствовала, что все страдания забывались. А с тех пор как он ушёл меня в лабу и не возили. Давненько уже что-то. Хотелось бы верить, что забыли, да только… ничего они не забывают. Даже думать не хочу, как мне после тестов без Бори будет…

– Я у тебя поживу, – пообещала Натка, но Рая, казалось, не услышала.

– И за него переживаю. Он всё это ещё тяжелее моего переносил. А Маринка-белоручка разве станет за ним ходить, как надо? Да и родит скоро, не до Бори ей будет. Ох, господи, помоги нам обоим ещё год выдержать! Столько уже терпели, дай сил ещё немного потерпеть…

– И мне сил… – невольно вслед за Раей пробормотала Натка, опускаясь на стул, – Мне ещё целых пять лет силы нужны…

– Милая! – Рая подошла, взяла её ладони, сложила их вместе, словно для молитвы, – Ещё не поздно передумать. Выходи замуж! Роди ребёночка, и тебя оставят в покое. Пять лет – это очень долго! В лабу таскать станут каждые три-четыре месяца, и раз за разом там всё хуже. Если думаешь привыкнуть, то не получится, нельзя к этому привыкнуть! Я сама удивляюсь, как умом не тронулась до сих пор, и не знаю, выдержу ли последний год. Но мне бог не дал иметь детей, а ты сможешь, подумай!

Натка не вырвала ладони из рук соседки, не стала закатывать глаза и раздражаться, как раньше, когда та пыталась убедить её в необходимости принять единственно верное, по её мнению, решение. Вместо этого принялась считать в уме, сколько ещё раз за грядущие пять лет она окажется в мягкой палате, куда никогда не проникает солнечный свет. И сумеет ли выдержать все эти разы, не умрёт ли, захлебнувшись собственной рвотой, когда организм уже не сможет справляться с вливаемыми в него чудовищными дозами спиртного? И даже если не умрёт в лабе, то не случится ли это после – от начавшегося жесточайшего абстинентного синдрома? Или… не достанут ли однажды её бездыханное тело из соляного концентрата звуконепроницаемой капсулы, способной каким-то невообразимым образом оживлять кошмары? Не потому, что не выдержало сердце, уставшее гнать по венам тяжёлую отравленную этанолом кровь, а потому, что тёмный изнаночный мир внутри этой капсулы становится настоящим, способным ранить, способным убивать?