Татьяна Лебедева - Липовый ветер

Ужин готовила прабабушка, она возилась на кухне и ворчала. Бабуля справедливо подозревала, что дед кормит меня общепитом. В общепит входило все, что не проходило через ее собственную кухню, даже мороженое и фрукты («кто их мыл, ты мне можешь ответить или нет, у, глаза твои бесстыжие, доведешь ведь дите до воспаления брюшины»). Она знала точно, что мы придем к началу программы «Время», но ужин был готов гораздо раньше: а вдруг? Мы с дедом взбегали на четвертый этаж и вламывались в дом, мыли руки в ванной (раковина в кухне предназначалась только для посуды, а кухонными полотенцами ни боже мой нельзя было вытирать руки) и мчались за стол. А там картошка жареная, салат из огурцов, помидоров и лука с петрушкой, кинзой и укропом, биточки куриные или из мяса (свинина мясом не считалась, только говядина), пареные под крышкой. А в другой раз барабулька в большой сковородке, к ней сацебели, томленый рис с морковкой, икра из синеньких с перцем и резанный вдоль серый хлеб с коркой, натертой чесноком. Потом компот из слив или персиков из толстых светло-желтых чашек. Бабуля сидела за столом, но сама не ела: наблюдала за нами. Когда мы вставали из-за стола, она говорила «спасибо» и перемещалась к раковине мыть тарелки.

– Ба, за что спасибо, это мы должны тебе говорить.

– Спасибо, что поели, не побрезговали. Так мама моя говорила.

Бабуля происходила с Кубани. Она родилась в девятисотом году, поэтому мне всегда было легко посчитать ее возраст. И когда она умерла, я точно знала, что ей как раз исполнилось восемьдесят. Прабабушка не любила рассказывать про свою молодость, сколько бы я ни спрашивала. Я только знала, что у нее была младшая сестра Арина и брат Митя, кажется. Арина была очень хороша собой, и не только со слов бабули: я видела фотокарточки, две или три. Это были студийные снимки, две девочки сидят рядом, наклонив головы друг к другу. У бабули длинные серьги и туго заплетенные волосы, очень темные, а у Арины серег нет: уши не были проколоты. На обеих темные платья с мелкими пуговицами, застегнутые под горло. Больше ничего не видно, даже руки за пределами фото. Зато видно, что баба Паша и ее сестра очень красивы. У них большие черные глаза и густые высокие брови. Лица серьезные, шутка ли, крестьянские девочки сидят перед фотоаппаратом, ждут, когда вылетит птичка, а она не летит и не летит. Я не знаю, что сталось с Ариной или с Митей. О прабабушке знаю только, что она рано вышла замуж, но в этом не было ничего необычного. Необычным был ее выбор – бабуля расписалась с красным командиром. Думаю, что ее родители не обрадовались зятю-безбожнику и, наверное, отговаривали дочку. А может, отец даже грозился от нее отречься. Впрочем, все могло быть совершенно иначе.

Только после бабулиной смерти мне рассказали, что у них с мужем была дочка, бабуля растила ее до двух лет, а потом командир покинул их края и забрал дочку с собой. Почему и как это случилось, никто так и не узнал, только прабабушка свою дочь больше никогда не видела и ничего о ней не знала. Бабуля еще раз вышла замуж, за моего прадеда Ивана, отца бабушки. Это хорошо, с одной стороны, все-таки, у них родилась моя бабушка, в свое время у нее родился папа, а потом уж появилась и я. А с другой стороны, бабуля намучилась с Иваном. Он был игрок, пьяница и драчун. Однажды он проиграл в карты все имущество, включая дом, где они жили. С одной стороны, это неплохо, по крайней мере, их не раскулачивали, но с другой – не так чтоб очень: им пришлось уйти с Кубани в Абхазию. Ушли они пешком с маленькой Валькой, моей бабушкой. Почему Иван выбрал Новый Афон, неизвестно, но именно там они осели и жили потом много лет. Там их дочь Валя пошла в школу, там же училась на медсестру. В сорок первом году ей исполнилось пятнадцать; фронт был далеко, но все мальчики хотели воевать, а все девочки хотели быть сестрами милосердия. Наверное.

В Новом Афоне Валентина вышла замуж за Поликарпа, моего родного деда. Бабушке исполнилось восемнадцать, когда на свет появился папа. Мне хочется думать, что первые пару лет они были счастливы. Поликарп был из крепкой и довольно зажиточной семьи понтийских греков. Его родители Софья и Димитрий были добрыми и веселыми и, как говорила мне бабушка Валя, любили ее, как родную дочь.

Моего прадеда Димитрия расстреляли в сорок шестом, и тогда же Поликарпа сослали в Казахстан. Вскоре и вся его семья была сослана, только Софья и ее дочь Елена (мать и сестра Поликарпа) остались дома. Им повезло, что Елена была замужем за офицером Советской Армии, и он их уберег. Почему он не помог остальным, нам неизвестно. В один прекрасный день Поликарпу объявили, чтобы назавтра в пять утра он стоял с вещами у крыльца – за ним приедет грузовик и заберет его. Той ночью было решено, что моя бабушка с маленьким папой приедет в Казахстан на поселение позже, когда дед найдет жилье. Но ничего не вышло, потому что почти сразу бабушка была арестована и осуждена на полтора года тюрьмы по обвинению в краже продовольственных карточек; бабушке было двадцать лет. Папа мой остался вдвоем с бабулей. Им дали комнату в каменном доме на Иверской горе. Много лет спустя бабушка Валя возила меня в Новый Афон, и я видела этот дом. Там еще был колодец, выдолбленный в камне, он уходил глубоко в гору. Если задумать вопрос, крепко зажмуриться и засунуть голову в колодец по самые плечи, а потом вдохнуть сырой запах воды и открыть глаза, то тебе может показаться ответ в виде картинки, которая всплывет с самого дна. Говорят, что колодец многим правду предсказывал.

В доме на горе жили три или четыре семьи, как в коммунальной квартире. Бабуля нигде не работала. Она стирала соседям белье, шила для них руками одежду – швейной машинки, конечно, не было – и вязала лоскутные коврики. Платили ей продуктами, реже – деньгами. Так, едва перебиваясь, бабуля с моим папой прожили две зимы, а летом было много фруктов и овощей, так что летом они не очень голодали.

Когда бабушка к ним вернулась, они втроем уехали в Хосту, там жили бабулины родственники и поначалу приняли их в свой дом. Бабушка имела медицинское образование, а медсестра легко могла найти работу, ведь каждому белокаменному санаторию или здравнице требовались медработники. Сначала они жили у родственников, а потом получили жилье от бабушкиной работы. В школу папа пошел уже как обычный первоклассник, а не как сын ссыльного и бывшей заключенной.

Папа мой хорошо учился, уже в средней школе все знали, что он идет на медаль. За несколько дней до выпускного папа впервые увидел своего родного отца. Поликарп в тот день нарядился в костюм: шел поздравить сына с окончанием школы, нес ему в подарок часы в коробочке. Подарок папа не принял, он не простил деда за то, что в ссылке тот нашел себе другую семью. И при получении паспорта мой папа сменил греческую фамилию на бабушкину, русскую.