Татьяна Лебедева - Липовый ветер

А в тот день выпал первый снег, и они с Полиной решили пойти к метро пешком через парк по белым дорожкам. Она говорила, что скоро Новый год, а потом сессия и целый месяц каникул. Все так удачно складывается по времени, и можно подождать пока с академкой, посмотреть, как дела пойдут во втором семестре. Обычно ему нравился ее голос. Ему многое в ней нравилось: как легко она смеется, как по-детски сопит во сне, как гордо носит свой дурацкий красный берет; нравилось даже, что она много и торопливо говорит, рассеянно перескакивая с одного на другое, и так же рассеянно теряет то шарфы, то ключи или зонтики. Но в тот момент его тошнило от ее голоса и очень хотелось, чтоб она замолчала. Ему надо было подумать, как жить дальше. Пока ясно было одно: как только мать узнает о Полиной беременности, все безвозвратно изменится. Елизавета Сергеевна не раз повторяла, что еврейку в доме она не потерпит: не затем она стольким ради него пожертвовала, чтоб он себе жизнь сломал, женившись на какой-то там… училке, а отчим ей вторил, заводясь: «И не надейся, что тебе светит карьера выездного дипломата! При жене с пятой графой будешь до пенсии в инструкторах ходить, даже я помочь не смогу. Красный диплом, защита на носу, все псу под хвост! Подумай, парень».

А что тут думать. Он как рассуждал? Во-первых, матери придется смириться, когда она поймет, что с Полиной у них всерьез. Подумаешь, еврейка, не те времена. Во-вторых, отчим поможет с карьерой, с его-то связями. Полька подождет со свадьбой, пока он не устроится. Ему и нужно-то было всего ничего – год или два. А она взяла и залетела. И так легко и даже как-то радостно ему об этом сказала. У Полины все было просто и понятно: поженимся, она возьмет академку, жить будем пока у них, чтобы мама помогала. А дальше можно переехать в бабушкину квартиру, бабушка уже давно ее к себе прописала.

Он резко остановился, рывком повернул ее к себе и почти крикнул:

– Да замолчи ты! Ты только о себе и способна думать. Ты что, дура совсем? Неужели не понимаешь, что это все совершенно невозможно! Надо не об академке думать, а идти и аборт делать, чтобы до сессии успеть.

Полина смолкла и неуверенно посмотрела ему в лицо. Он ждал, что она что-то скажет, но она постояла с минуту, отвернулась и медленно пошла по боковой дорожке прочь от него. Последним, что он видел, был алый заснеженный берет, по-киношному уплывающий в белую метель.

Серый давно устал и просился домой. Он взял собаку на поводок и повернул назад. Откуда взялись-то эти 47 процентов? Если это правда, конечно. Отцовские, больше неоткуда. Хорошо хоть, что мать уже не узнает, ее бы удар хватил. А может, знала? И от отца потому ушла, а не по внезапной большой любви, как всегда ему говорила. Очень скоро ее новый муж пошел на повышение, и они переехали из Витебска в Москву. А отец почти сразу после этого как-то по-глупому умер от простого аппендицита. Мать и отчим немедленно оформили бумаги по усыновлению и смене фамилии. В Белоруссию они больше ездили: далеко, да и ни к чему.

– Пап, я уже волноваться начала, почему ты так долго? – Катя принесла таз с мыльной водой и начала мыть собачьи лапы.

– Ты видела результаты теста?

– Видела, а что тебя не устраивает?

– Вот люди! Хоть бы вид сделали, а то пишут наобум. Испанские корни, польские, еврейских и вовсе половина, а остального – кот наплакал.

– Что же тут странного? Европа – старенький тесный континент, тут всего намешано. Ну а большой процент еврейской крови означает только, что, возможно, и отец твой был частично евреем, не только баба Лиза.

– Ну что ты болтаешь, Кать? Бабка твоя была русской, евреев не жаловала, ты же знаешь. Даже невестку себе выбрала по славянскому признаку.

Катя домыла Серого, отцепила поводок и выпрямилась.

– Да ладно тебе, пап. Баба Лиза мне говорила, конечно, что еврейская тема была у вас под запретом, особенно пока дед был жив, но сейчас-то уж можно выйти из шкафа. Не удивляйся ты так, знаю я ваши секреты. Бабушка в те… в последние дни стала очень откровенной и много рассказывала, будто за всю жизнь наверстывала. Или хоть кому-то довериться хотела, пускай даже мне, хотя она меня и не особо любила. Про тебя много рассказывала, как ты маленький был. Как в школе был отличником, да и потом тоже. Как хотел в кинематографический поступать, а они с дедом тебя заставили в МГУ подавать. Даже твою старую институтскую любовь вспоминала в деталях.

Катя выплеснула грязную воду в раковину и начала мыть руки с мылом.

– Мы с мамой только тогда и поняли, почему ты Польку так назвал. И почему мы все с бабушкой так редко виделись, пока она не заболела. Мама еще месяц потом только со снотворным спала. Ее уж бабуля могла бы пощадить, да когда она кого щадила. Каменная была.

Катя пригладила перед зеркалом волосы и сняла с вешалки пальто.

– Да, еще бабушка сказала, что в письме подробно объяснила, как тебе в витебской синагоге нужные бумаги получить, если мы уезжать надумаем. Письмо, кстати, нам так и не отдала: до последнего тебя ждала, все надеялась, что сам придешь. Его потом, конечно, выбросили вместе с остальными вещами, – Катя застегнула пуговицы на пальто, посмотрела ему в лицо и погладила по плечу.

– Ладно, пап, мне в школу за Полинкой пора. А ты бы прилег, а то побледнел так. Будто привидение увидел.

29.01.2015

Про то, как мама в галерею ходила

Зачин

– Вот смотри: в окно видно 4-ю улицу. Идешь по ней прямо, никуда не сворачиваешь. Дойдешь до Т-образного перекрестка, повернешь направо. Это Авеню Индиана. Идешь по Индиане вдоль большого здания, как оно кончится, обойдешь его, повернув налево, и упрешься в Авеню Независимости. На ней и находится Национальная галерея. Между 6-й и 7-й. Поняла?

– Я прекрасно все найду. Если что, позвоню.

Через два часа мама отчитывается:

– Такая прекрасная галерея! Там портреты, портреты, я всех президентов в лицо узнала. Такие сокровища, а никакой проверки, никаких металлоискателей, еще внутренний дворик совершенно прелестный. Потом я пошла на третий этаж, а там витражи, витражи!

– Нету, мам, там никаких витражей. А металлоискатели есть. И третьего этажа нет. Вроде. Или есть? Ты от цоколя, что ли, считала?

– Ну что я считать не умею?! С первого считала. И плитка там такая красивая, мозаичная. И колонны!

– Нету там плитки, мам! А Леонардо нашла?

– Леонардо?..

Через полчаса:

– Таня, я поняла, это была Национальная галерея, но портретная, вот же и брошюрка у меня. Ты меня не туда послала.

Разбор полетов

– Вот, смотри на карте: вот галерея, вот наш дом, вот картинка галереи в гугле.

– Я все поняла.

– Давай я тебя провожу, там оставлю, ты посмотришь, а домой сама дойдешь.