Марина Арсёнова - Ребёнок обязан жить с матерью. Повесть

Есть мутноватое фото, где я – первоклассница, стою на фоне «речки-вонючки» в нашем военном городке на Сахалине. Это 1 сентября 1992 года. На соседней странице – профессиональный снимок «С Новым 1993-м годом!» Значит, мы уже в Крыму. На следующем развороте наклеено общее фото с классом и подписью «Крым, лето, 1994», а также вполне удачный портрет меня-третьеклассницы, сделанный в киевской школе в декабре 1994-го.

Вот тогда, глядя на эти снимки, я посчитала, что мы прожили в Крыму не три года, как всегда говорила мать, а два – вот же: 1994 минус 1992. Вроде бы, это не принципиальная разница, но живя с пьющим человеком, нельзя верить буквально ничему – воспоминания о собственном детстве приходится собирать, как паззл, смирившись, что каких-то деталей всё равно не достаёт, а вот эти, оказывается, неподходящие и из другого набора.

Когда я выяснила ошибку, разозлилась и стала проверять даты в альбоме. Ну какой 1988-й, если мне тут явно не больше полутора лет? А здесь волосы длинные, значит, мне уже года четыре, а не два. Я вклеила в альбом ещё несколько детских фотографий, которые взяла у бабушки, и подписала всё заново.

А не так давно обнаружила ещё кое-что. Есть два похожих кадра: мы с отцом и матерью гуляем с какой-то другой семьёй. Сахалинский сугроб, памятник какому-то деятелю, парапет. На первом кадре обе девочки сняты с отцами – я прижимаюсь к своему и улыбаюсь. На втором мы уже сфотографированы с матерями – я отошла подальше по парапету, прижалась к чужой маме, лицо недовольное. Мать держит меня за руку и как-то криво улыбается.

Я стала рассматривать другие снимки, где мы с ней вдвоём. Мать на этих фото – весёлая, позирует: фотографируемся же. А я почти всегда грустная, отрешённая. Я не знала, что наши отношения, оказывается, не заладились сразу, а не когда она начала пить!

С отцом – другое дело. Вот на чёрно-белом снимке я развалилась у него на руках, за шею обняла, счастливая. А тут я с дедом – явно чувствую себя любимой внучкой.

На последнем развороте альбома: летние фотографии с классом – в 1996-м и 1997-м. И всё. То есть, с семи лет меня фотографировали исключительно в школе. Пять профессиональных снимков за пять лет. И ни одного домашнего. Ни на Новый год, ни на день рождения. Я плакала над альбомом, осознав это. Справедливости ради надо сказать, что была серия кодаковских фото, сделанных моей тётей в Крыму, куда она приезжала на отдых, но у меня сохранился всего один кадр. Мне девять, я с мамой. Она уже очень часто напивается, но по ней совсем не видно.

Постепенно я стала звать мать по имени – Ира. Про себя и в разговорах с родственниками. Это значило, что, дескать, не мать она мне. Более того! «За всё, что она мне делала, её надо было лишить родительских прав», – я не раз рассуждала так и даже всерьёз хотела этим заняться: пойти в нужную инстанцию, подать документы, подтвердить юридически своё фактическое полусиротство. Но всё это казалось таким трудоёмким, что сама месть того не стоила – вот я и не пошла.

Ого. Вот это новость! Девочка Женя хочет лишить мать родительских прав. Я потрясена и сразу бросаюсь читать её историю.

Выясняется, что Женя Родионова выросла с дедушкой и бабушкой. Мать Елена работала в Москве, отца не было. Агрессивная женщина избивала дочь каждый раз, когда приезжала в их городок в Пензенской области. Она пару раз отвозила девочку в лес и душила там – такое «наказание» за «неправильно выключенный» ноутбук. Потом мать забрала Женю жить к себе в Пензу – и начался садизм чистой воды: ребёнка били за каждую мелочь и просто так. Однажды Женя не выдержала и подала на мать в суд за побои – той был выписан небольшой штраф, и дело закрыли «по примирению сторон». Во время следствия Елена всячески давила на Женю, заставляла менять показания. Какое-то время у Жени был отчим – он защищал девочку, но потом всё-таки ушёл от Елены – и тогда материнский садизм дошёл до крайности. Избиения были настолько сильными, Женя стала думать о самоубийстве. Но, к счастью, решилась на другой поступок – собрала вещи и пришла к подруге, которой к тому времени доверилась и рассказала обо всём, что происходит дома. С мамой подруги она пошла в полицию, написала заявление. Заявление приняли, Женю поселили в приюте для несовершеннолетних, начался судебный процесс. Мать настойчиво преследует девочку, но Женя держится.

Я нахожу Женю в «Инстаграме» и пишу слова поддержки. И не я одна – десятки комментариев под постом начинаются словами: «Женя, сил тебе! У меня была похожая ситуация…» И у меня, и у меня.

Когда мне было почти шестнадцать, мать разошлась с отчимом. Она увлеклась толстым мужиком с густой чёрной гривой, который работал шофёром. Точнее, «шо́фером», который завтра «позво́нит» и придёт чинить «ризетку». Отчим был изгнан, а мужик переехал к нам в тесную однушку.

То они ели и пили, то ругались. Мать его многословно обзывала, толкала, а он орал в ответ и вскоре хватался за нож с криком «У меня справка из дурдома! Мне нихера не сделают, ты по́няла?» Потом, наоравшись, втыкал нож в диванную обшику рядом с её лицом, и она визжала от страха. Я с ней давно была не в ладах, но всё равно переживала – вдруг убьёт или искалечит. Я не заступалась – это было опасно. Мать всегда первой провоцировала драки, а успокаивалась последней, поэтому, когда я пару раз попробовала влезть, просто прилетело ещё и мне.

Если отчим всерьёз пытался меня воспитывать, то этого мужика я не слишком интересовала, и сцепились мы всего однажды. Но так, что до сих пор вся картина стоит перед глазами.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.