Артем Овечкин - Время худеть

– Прекрати! – Володя через силу хохотнул. – Ты, верно, шутишь.

– Нет, не шучу.

– Так. Все. Мне надоело.

Володя отвернулся и со всей дури вогнал лопату в могилу. Тут же сильная рука одернула его за плечо.

– Колдун, стало быть? – спросил полисмен.

– Колдун, – признался Володя.

– Колдун, – уверился полицейский. Уверился и толкнул Володю.

– Эй! Ты чего!?

– Я? Ничего.

Снова толкнул.

– Что ты себе позволяешь?

– Давай, колдун, – и еще один толчок. – Колдуй, колдун. Чего ж ты не колдуешь-то, а?

– Я буду жаловаться!

– Колдуй, я тебе говорю!

– Помогите!

– Колдуй!

И вот тут случилось то, чего Володя никак не ожидал. Полисмен крепко ударил его в челюсть. Стало больно.

– КОЛДУЙ, Я СКАЗАЛ! КОЛДУЙ!

Полицейский обрушился на бедолагу. Удар! Удар! Удар! Прежде чем рухнуть на землю, Володя еще дважды пропустил по лицу, прямо по зубам.

Он, конечно, защищался. Как мог защищался, честное слово. Но в этой конкретно взятой стычке боец из него вышел, как из болгарского перца гульфик.

– Тебе конец, – сказал Володя из последних сил. – Клянусь, я натравлю на тебя Чайхоновского. Назови мне свою фамилию!

– Хельсин, – услышал колдун напоследок.

От очередного удара его сознание потухло.

– Меня зовут Иван Хельсин. И я тебя накажу…

– …и вы меня накажете.

Новиков молчал. Он никогда прежде не практиковал йогу, но явственно почувствовал зуд в нижних чакрах.

– Ну так что, Артур Анатольевич? – Мила похлопала ресничками. – Как вам мое предложение?

Фантазия разыгралась. Новиков как будто припал глазом к гигантскому калейдоскопу, в котором проходила разнузданная оргия. Калейдоскоп вращался. Мир в нем виделся мельтешением мягкого и кожаного.

Стоны. Пот. Трение плоти о плоть. Разум укутывал не туман, но жаркий пар. Такой пар можно добыть, если вылить на раскаленные камни бочку феромонов.

– Вы очень добры, – слабо пискнул Новиков.

Пискнул, развернулся и побежал.

– Вы очень-очень добры, но я не могу так поступить с людьми!

Калитку, как назло, заклинило. Заклинило намертво и никакая тряска делу не помогала. Так иногда случается, когда пытаешься открыть на себя дверь, которая открывается от себя.

– Вы же договорились с ними заранее!

Калитка все-таки распахнулась, и Новиков ломанулся к крыльцу.

По ходу он кричал о том, что-де так нельзя. О том, что хозяева наверняка готовились к его приезду, распланировали свой день, приготовили ужин, а может быть, даже отказали кому-то другому.

Он все кричал и кричал. Кричал и кричал. Не оборачиваясь кричал, спиною к Миле. Не любил Артур Анатольевич выставлять свои слезы на показ, ой как не любил.

А теперь надобно объяснить его поступок.

Итак. Во-первых, Новиков – послушный персонаж. Он разделяет мнение авторов на тот счет, что в этой истории разврату не место. Эвфемизмы, пошлости и сальные метафоры – это одно, – но сам процесс пускай останется за кадром.

Во-вторых, мы вспоминаем о том, что Новиков исключительно вежлив. И пускай отказывать даме невежливо, проделать с дамой все те жуткие вещи, на которые Артура подстрекала фантазия, стало бы еще более невежливо. После них даме будет больно делать книксен, а книксен для дамы, что для шарпея складочки.

Ну и в-третьих, Новиков женат. Очень женат. Так глубоко, что для всплытия понадобится барокамера.

Заглянем в прошлое.

Как и любой другой подросток, пубертатный Артур Анатольевич планировал успеть в своей жизни многое. С десяток несчастных любовей, всяческих перипетий, интриг, метаний и страданий. Где-то бросили его, где-то бросил он, где-то виною стали обстоятельства.

А после! Ох, что было бы после! Ламповые посиделки с друзьями и тосты за «а пошла она». Полуночные звонки, случайные интрижки, флирт по поводу и без. Романтика жизни.

Так вот.

Ничего этого у Новикова не было. Прямо вот нихрена.

Первая же девушка, с которой он завязал отношения, стала его женой. Так бывает. Редко, но бывает. Такая любовь не воспевается повсеместно лишь потому, что воспевать ее невыносимо скучно.

Представьте себе балладу о рыцаре, который спас принцессу из башни дракона. Только вот без дракона. И без башни. И без спасения как такового. Да и рыцарь с принцессой, по правде говоря, родом из рабочего-крестьянского сословия.

И что же остается? Простое тихое счастье.

А что до измен, так тут все просто. Для того чтобы не изменить, нужно сделать ничего . Для измены, напротив, требуется приложить определенные усилия. Как минимум, физические.

Так что «случайная измена» – формулировка очень и очень сомнительная. Как «неосторожные действия, повлекшие за собой хищения в особо крупных размерах». Ну или «поддержка малого бизнеса государством».

Утирая обидные слезы, Новиков взлетел на крыльцо и постучался в дверь…

Решетка изолятора шла по комнате наискосок. Лавочки стояли вдоль стен, выкрашенных в усталый маренго. Единственное окошко было зарешечено и выходило на оживленную улицу, – сквозь толстое мутное стекло виднелись фигуры прохожих и огни фасада кафе напротив.

С белого потолка на белом же шнуре свисал цоколь с лампочкой. Слева от распахнутой двери пристроилась вешалка. Мерно тикали часики. Теплый электрический свет придавал этому месту налет старины, и даже паучок в углу выглядел винтажным.

Уютно было в изоляторе. Спокойно.

Иван Хельсин сидел за столом и перебирал какие-то бумажки. Володя Вавилов смотрел на паука.

Если эта история когда-нибудь получит экранизацию, то в камере обязательно будут сидеть две проститутки и бомж, – так должно быть по законам кинематографа, – но вот именно сейчас они куда-то запропастились.

Время близилось к девяти часам вечера. Володя скучал.

– Слышь, Хельсин?

– Ммм? – полицейский оторвался от работы и поднял голову.

– Что сделано, то сделано, – сказал колдун. – Обратно не воротишь. Но скажи, пожалуйста, зачем ты вообще ко мне пристал?

– Так я же тебя давно ищу.

– Правда?

– Правда.

– А чего?

– Не люблю я вашего брата, вот чего.

Иван встал из-за стола и потянулся в могучем зевке. Без куртки он выглядел еще внушительней. Ему бы прямо сейчас надеть рогатый шлем, оседлать птеродактиля и полететь в пустоши бить мутантов.

– Житья мне из-за вас, сволочей, нету, – Хельсин подошел к решетке. – Бабушка у меня очень мнительная, понимаешь?

– Честно говоря, нет. Не понимаю.

– А я понимаю.

Полицейский заложил руки за спину и уставился в прошлое.

– Сколько себя помню, я всегда жил с бабушкой. Родителям было не до меня. Мать круглые сутки торговала цветами. Отец пахал на трех работах, а ночами подрабатывал в такси, – тяжелый вздох. – Мало что с тех пор изменилось.