Валдемар Люфт - Детективные повести

Она пришла ко мне, когда музыканты собрали уже свои инструменты. В зале никого не было. Бармен у стойки буфета подсчитывал выручку. Из кухни слышался стук посуды. Я выглядел, наверное, смешно, потому что Тоня с улыбкой смотрела на меня. С трудом ворачая языком, я спросил:

– Закончила работу?

– Да. Ты всегда так пьёшь, Эдик?

Я не ответил, а попытался встать из-за стола. У меня это плохо получалось. Она, продолжая улыбаться, подхватила меня под локоть и, с трудом удерживая, повела к выходу.

– Вызвать тебе такси?

– Нет. Пойдем к тебе.

Самым трезвым во мне было желание, и оно было сильнее алкоголя, головной боли и усталости. Я готов был раздеть Тоню здесь, прямо на крыльце ресторана. Мои руки шарили по её телу. Она молча терпела моё хамство. Иногда только, когда я доходил до слишком интимных мест, перехватывала и убирала мою руку. Я не задумывался почему-то над тем, что она может быть замужем, что дома ждёт её семья, и что у меня могут быть неприятности. Желание заполняло меня всего, так, как будто у меня не было других чувств, других понятий, и в мозгу была только одна извилина, как у животного во время гона.

Я не помнил, как очутился в доме Тони. Запомнились только какие-то отрывки. Включившийся и выключившийся свет в прихожей, стук двери, одежда, оказавшаяся на полу и слова Тони: «Ну ты и идиот, ну ты и идиот!». Она говорила их почему-то совсем тихо, еле слышно, но в моей голове они отдавались громкоголосым эхом. И потом наступила тяжёлая, давящая тишина.

Проснулся я под утро. Где-то за окном, радуясь наступающему рассвету, пел соловей. Какие-то другие птицы пытались с ним соревноваться, но их пение было блеклым и невыразительным. В голове пульсировала боль, и язык присох к нёбу. Рядом спокойно дышала женщина. Её левая нога до самого бедра была открыта, короткие волосы были взлохмачены, и левая рука упиралась мне в плечо. Ночью я, кажется, эту женщину изнасиловал, но было ли это в действительности, сомневался. Я сомневался, – был ли я вообще в эту ночь на что-то способен. Осторожно встав с постели, я стал собирать разбросанную по комнате одежду. Женщина проснулась. Стыдясь, она прикрыла голую ногу и бедро.

– Уже уходишь?

– Да. Прости меня, Тоня, я был пьян.

– Ничего. Свои же. Приходи сегодня, я работаю только до десяти часов вечера.

Собрав одежду, я оделся.

– Ты хочешь, чтобы я пришёл?

– Да.

– Ты не замужем?

– Была. Два раза. Вон, в соседней комнате ребёнок спит.

– Ты знаешь, я через неделю уеду.

– Ну и что? Ты мне всегда нравился. Только раньше слишком несмелый был.

Она засмеялась.

– Хорошо. Я приду к десяти в ресторан.

– Захлопни дверь за собой.

Тоня повернулась ко мне спиной и ровно задышала. Я вышел, стараясь не шуметь. Во дворе у колонки стояло ведро с водой. Я жадно припал к ведру и, когда почувствовал, как изнутри уходит жар, окунул всю голову в ведро. До дома Жоры надо было пройти почти полгорода. Я был рад этому. Прохладное утро, тишина и размеренная ходьба распологали к размышлениям. А подумать было о чём. Например, о том, что я впервые в жизни изменял жене. Дело даже не в том, было ли у меня что-то в эту ночь с Тоней или нет. Дело в том, что я по-настоящему хочу её. И сегодня я пойду к ней. Я уже теперь с нетерпением ждал вечера и встречи с Тоней. Совесть моя в данном случае не сопротивлялась и была спокойной. Другое дело – мой заказ, который был почти выполнен. Мне оставалось только всё, что касается Косинского, вложить в конверт и отнести бармену в ресторан. И тут моя совесть по-настоящему засопротивлялась. Хотелось бросить всё, уехать в аэропорт и улететь домой. Я знал, что если доведу дело до конца, то в будущем меня будут постоянно преследовать холодные глаза Косинского. Но бросить всё и уехать я не мог. Однажды в юности я случайно оказался у мясокомбината в Караганде. С той стороны, где принимают скот на убой. Стадо двухгодовалых бычков входило в огороженный досками проход. Он сначала был широким, потом всё больше сужался, и в конце хватало места для прохода только одного бычка. Скотина чувствовала, наверное, что её ждёт впереди. Бычки искали с двух сторон выход, пытались повернуть назад, но сзади напирали другие, справа и слева был забор, и идти можно было только вперёд, где их ждал неизбежный конец. Я чувствовал себя одним из этих бычков. Назад и в сторону уйти я не мог, и путь для меня был только вперёд.

В доме Жоры все, кроме него, ещё спали. Он сидел на кухне и ел булочку с маслом, запивая чаем. Мы поздоровались. Он налил мне свежего чая и подвинул ко мне тарелочку с булочками. Внимательно всмотревшись в меня, он поднялся со стула и ушёл в зал. Оттуда он вернулся с пачкой аспирина.

– Выпей аспирин, а то на тебя страшно смотреть. Хочешь похмелиться?

– Нет, нет, – поспешил я ответить.

Одно напоминание о выпивке вызывало во мне тошноту.

– Я приеду сегодня поздно. Тебе машина нужна?

– Нет.

– Тогда я поеду на «Жигулях». Если что, звони. Может быть, пойдёшь с Алией на базар. Ей надо кое-что купить.

– Я останусь дома. Отдохну.

– Да, отдых тебе нужен, – засмеялся Жора и вышел.

Проснулся я уже перед обедом. Голова больше не болела, но во рту было по-прежнему сухо и противно. Я спустился вниз. Дома никого не было. Видимо, Алия ушла на базар, а дети были ещё в школе. Я заварил себе крепкий чай, подсластил его малиновым вареньем, и выпил подряд три стакана. Мне хотелось на речку, в прохладную воду. Жаль, что Жора уехал на машине, придётся ехать километра четыре на велосипеде, а педали крутить не было никакой охоты. Я стал бесцельно бродить по дому. С того момента, как приехал, у меня, в сущности, не было времени его по-настоящему осмотреть. В зале я внимательно рассмотрел уздечку, седло и саблю, висевшие на стене. Кожа уздечки и седла была старой, потемнела от времени и от многолетнего трения местами лоснилась. Бронзовые чеканки покрылись зеленоватым налётом. Вещи были сделаны рукой мастера, и им было, по всей видимости, больше ста лет. Настоящей редкостью была сабля. На ней самой и на ножнах была нанесена тончайшая резьба по восточным мотивам. Костяная ручка заканчивалась разинутой пастью змеи. Я вытащил саблю из ножен. Ручка удобно легла в ладонь, приятная тяжесть напрягала мышцы, металл сабли тускло поблескивал своим угрожающим остриём. Не одна голова, наверное, слетела с плеч, прежде чем люди придумали новые способы уничтожения себе подобных. Теперь и сабля, и седло, и уздечка одиноко висели на непривычной для них кирпичной стене, окруженные современной мебелью и слабыми людьми.

На втором этаже я заглянул в спальню Жоры и Алии. Мебель была новая и откуда-то из Европы. Постель была аккуратно заправлена и накрыта атласным покрывалом. На комоде под зеркалом было расставлено всё то, без чего современная женщина в наше время не может обойтись. Набор этот одинаков – что в Берлине, что в Лондоне, что в Сиднее, в Москве или в дальнем среднеазиатском городке. Разница только в этикетках, количестве, качестве и цене.